О чем хорошо бы хоть на пару минут забыть и о том, о чем забывать нельзя

«Фантасты и фантастика под идеологическим контролем», «особенности советской цензуры» – темы, безусловно, важные. Это относится и к Ивану Ефремову, творчеством которого активно интересовалось КГБ, и к братьям Аркадию и Борису Стругацким. Идеологическое давление и «шпионские» игры становились плодотворной почвой для сюжетов фантастических произведений. Но об этом нужно ненадолго забыть – и тогда проявится поэтика в работах писателей. Об этом нужно непременно помнить в поисках магистральных идей и общих идей для русской классической литературы в фантастических произведениях.

Где искать корни советской фантастики? Иван Ефремов

Болгарский писатель-фантаст Агоп Мелкоян, отвечая на вопросы о преемственности в творчестве Стругацких, как-то упомянул, что одна американская энциклопедия считает братьев «продолжателями линии Гоголя в русской фантастике». И тут же добавил, что, по его мнению, не все так просто. Эта ветвь имеет форму: «Гоголь – Салтыков-Щедрин – Булгаков – Ефремов», а герои, которые носят иностранные имена, все равно русские, да и понять книги практически невозможно без знания русской души и русского быта. Это наталкивает на мысль – а какой он, герой русской литературы? Есть ли что-то в героях Стругацких от лермонтовских персонажей, героев Льва Толстого или булгаковского профессора Преображенского? Что герой ищет, и какие идеи доминируют в его сознании? Каков герой мира фантаста Ивана Ефремова, с которым полемизировали Стругацкие и от идей которого отталкивались?

Русский человек у Ефремова отличается не только физической выносливостью, но и тонкостью восприятия окружающего мира, чуткостью и желанием «дойти до самой сути». Авторское мнение по этому поводу звучит в рассказе «Последний марсель» из уст иностранца: «Мне кажется, тут дело в особых свойствах русского народа. Из всех европейских наций русская сформировалась на самой обширной территории, притом с суровым климатом. Этот выносливый народ получил от судьбы награду — способности, сила которых, мне кажется, в том, что русские всегда стремятся найти корень вещей, добраться до основных причин всякого явления. Можно сказать, что они видят природу глубже нас. Так и с морским искусством: русский очень скоро понимает язык моря и ветра и справляется даже там, где пасует вековой опыт». Перед нами не только описание романтического героя русской литературы, остро реагирующего на мир и события, как может показаться на первый взгляд (лермонтовский Печорин), но и Пьера Безухова, любимого героя Льва Толстого, который оказывается удивительно сильным в своем желании самосовершенствоваться и которого интересуют сложнейшие философские вопросы: «Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?». Герои произведений Ефремова – это ученые, исследователи, у которых «могут быть свои Эвересты», это люди, поднявшиеся выше собственных сил. Усольцев, персонаж рассказа «Белый рог» (1944), для которого восхождение на неприступную гору стало настоящим испытанием, делает это не только во благо человечества (геологическое открытие, которое необходимо Родине). Это его решение, твердое, как скала, которую он собирается покорить. Нельзя оставить неисследованной одну единственную, пусть и неприступную гору: «Геолог взглянул вниз. Гора спадала круто и внезапно; основание ее тонуло в клубящейся пелене поднятой ветром пыли. Усольцев стоял как бы на неимоверно высоком столбе, ощущая беспредельное одиночество. 

Ему казалось, что между ним и миром там, внизу, оборвалась всякая связь. И действительно, между ним и жизнью лежала еще не пройденная смертная грань; спуск был опаснее подъема. И еще он подумал о том, что, если ему суждено будет вернуться в жизнь, он вернется другим — не прежним. Сверхъестественное напряжение, вложенное им в достижение цели, как-то изменило его душу». Найдя древний меч, о котором рассказывается в легендах местного населения, на вершине горы, Усольцев осознал бессмертие человеческих достижений и узрел тень минувшего прошлого. Он знал, что вернется другим человеком. К подножью горы спустился уже не геолог Усольцев, а настоящий «батур» (богатырь) из местных легенд.

Поиск идеала и истины (еще одна магистральная идея русской литературы) сцеплены у Ефремова со вниманием к женским образам. В русской классической литературе женщина имеет не менее тонкую душевную организацию, чем мужчина. Вспоминается Сонечка Мармеладова, которая подталкивает Родиона Раскольникова к покаянию и воскрешает его к новой жизни. В романе Ефремова «Таис Афинская», названном по имени главной героини, проводится идея (как и во всем творчестве Ефремова) о женщине как наиболее гармоничной форме продолжавшегося на Земле (позже и во Вселенной) эволюционного процесса. Старый делосский философ, ученицей которого была Таис Афинская, говорит молодой женщине, своему доверенному лицу: «Твоя роль в жизни, — говорит он, — быть музой художников и поэтов, очаровательной и милосердной, ласковой, но беспощадной во всем, что касается Истины, Любви и Красоты. Ты должна быть бродильным началом, которое побуждает лучшие стремления сынов человеческих, отвлекая их от обжорства, вина и драк, глупого соперничества, мелкой зависти, низкого рабства. Через поэтов-художников ты, Муза, должна не давать ручью знания превратиться в мертвое болото». Именно по ее настоянию великий полководец Александр Македонский сжигает Персеполис, представляющий собой воплощение бездуховного начала, духовного уродства, которому чужды Истина и Красота.

По своим моральным качествам женщина в рассказах и романах может даже превосходить мужчину.

Женское начало созидательно по своей сути, и именно в синтезе духовного и физического совершенства предстают на страницах романов героини Ефремова – Веда Конг, историк, женщина, напрочь лишенная ненужной кокетливости, чуткая, смелая и целеустремленная («Туманность Андромеды») и мастер художественной гимнастики Серафима Металина из «Лезвия бритвы». Красота женщины приближает к тайне Формы и открывает новые пути в поисках Истины. В рассказе «Эллинский секрет» Ирина, статую которой ваяет скульптор Леонтьев, по признанию главного героя, достойна этого, а от получившегося изваяния не хочется уходить: «Про Ирину я скажу только, что она стоила безумной любви художника и всех наших трудов в поисках эллинского секрета. <…> Леонтьев, волнуясь, сказал, что статуя уже готова, он посвящает ее науке и мне как дань спасенного спасителю, чувства — разуму и очень хочет показать ее мне. Ну, статую я видел. Описывать ее не берусь — это будет сделано специалистами. Как анатом, я увидел в ней то самое высшее совершенство целесообразности, что все вы назовете красотой, в которую любовь автора вложила радостное и легкое движение. Словом, от статуи не хотелось уходить. Долго еще перед глазами стояла эта изумительно прекрасная женщина как доказательство всей силы власти Формы — тонкого счастья красоты, общего для всех людей». В целом, женские образы в советской фантастической литературе, а частности, у Ефремова еще ждут своих исследователей…

Братья Стругацкие

Братья Стругацкие, создававшие свои фантастические произведения в полемике с произведениями Ефремова, также отталкиваются от магистральных идей русской литературы. В повести «Обитаемый остров» на поверхности лежит идея толстовского масштаба: историю творит народ, а не правители или полководцы. В произведении «Трудно быть богом» эта идея трансформируется, но, безусловно, имеет тот же посыл. История движется силами людей творчества, а не сильными мира сего. Смысл жизни и его поиск – вопрос, который писатели на протяжении XIX и XX веков решали по-разному. 

Но косвенно он так или иначе присутствовал в произведениях А. Пушкина («Евгений Онегин» наводит на мысль о том, что задачей должно стать постижение своих глубинных потребностей и непременное выполнение нравственного долга), Ф. Достоевского (в «Дневнике писателя» он выражал свою позицию ясно и четко: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна и именно — идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные «высшие» идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из одной ее вытекают»), Л. Толстого, а позже писателей Серебряного века в более или менее завуалированном виде, у М. Булгакова и Е. Замятина (список можно продолжать бесконечно – и авторы второго ряда решали эту проблему вслед за литературными мэтрами). Стругацкие на протяжении всей творческой истории ищут «человека» и не ограничиваются замысловатым сюжетом. Их «Пикник на обочине» – о думающем и сомневающемся человеке.

Что представляет из себя человек перед лицом опасности и в ситуации выбора? А вот тут – привет Раскольникову! Готов ли сталкер жертвовать собой ради другого человека? Произведение не столько о фантастической зоне, сколько о человеческой духовной «слепоте». Пока душа человека не сможет расшифровать таинственные «послания» Зоны, это место будет нести исключительно вред. Однако Зона все же пытается «заговорить» с человеком: «еще никогда не бывало вне Зоны, да и в Зоне случалось всего раза два или три… Это длилось какой-то миг. Он открыл глаза, и все пропало. Это был не другой мир — это прежний знакомый мир повернулся к нему другой, неизвестной стороной, сторона эта открылась ему на мгновение и снова закрылась наглухо, прежде чем он успел разобраться».

Но созвучием с магистральными темами русской литературы примерка шинелей писателей не ограничивается. В поле зрения литературоведов попал роман Стругацких «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя», опубликованный в конце 80-х годов, в котором отчетливо просматриваются булгаковские традиции. З. Харитонова утверждает, что герои романа «Мастер и Маргарита» в какой-то мере являются прототипами героев «Отягощенные злом». Исследовательница считает, что один персонаж текста-предшественника может породить целый ряд «последователей» в новейших текстах. Кроме того, можно найти сходные сюжетные ходы. Проблемы, заявленные в более раннем тексте, не только получают новое прочтение, но и углубляются. Например, проблема «взаимообрачиваемости» добра и зла, тема ученичества. По словам С. Переслегина, автора предисловия к роману Стругацких, «каждое поколение пытается написать свою Книгу. Иногда отрицая старые, иногда дополняя их». Уже в самом начале книги возникает прямая отсылка к образу Воланда. Демиург, «фигура совершенно фантастическая» сравнивается с булгаковским героем (и сразу становится ясно, как должен выглядеть Демиург, который напоминает Воланда).

Стругацкие воспроизводят и булгаковский эпизод с квартирой, где обитает Воланд со свитой.  Демиург сталкивается с представителями официальной власти, которая оказывается в проигрыше. Однако стоит заметить, что если НКВДшники у Булгакова несут в себе реальную угрозу, то Миша (представитель службы государственной безопасности) просто случайно оказывается в неподходящем месте. Кроме того, открытого противостояния не получается. Мишу Демиург «награждает» забвением, в то время как булгаковские герои несут более серьезные и даже страшные наказания.

Нами был сделан краткий обзор произведений культовых авторов-фантастов – Ивана Ефремова и братьев Стругацких. На этом материале можно смело утверждать преемственность писательских поколений и прочную связь советской фантастики с классикой русской литературы (конечно, в более или менее выраженном виде). Однако заметим, что за рамками обзора остались Александр Казанцев, Кир Булычев, Север Гансовский (согласитесь, объять необъятное невозможно!). Поиск старой одежды, перешитой на новый лад, – занятие увлекательнейшее. Анализ булгаковских идей в произведениях Стругацких еще не закончен, замятинских – только начался. А работы Ефремова еще только ждут своего часа… ■

Наталия Дровалева