Многие романы всё ещё выходили как современные сериалы, по две-три главы в неделю – авторы специально придумывали запутанные сюжеты и большое количество персонажей, чтобы читатели по полгода не теряли интерес к произведению.

Однако писатели-натуралисты были в корне не согласны с таким подходом. Для них литература была, как и для романтиков, проводником истины и способом познания мира. При этом под истиной натуралисты понимали научное знание, а единственно верным методом познания – научный, экспериментальный. Следовательно, литература, основанная на воображении, заменялась на отображение фактов и их анализ. А роман становился центральной площадкой для экспериментов, превращаясь в практически единственный анти-жанр анти-литературы.

Эксперименты Золя

«От прошлого сохранилось только самое слово «роман», что надо считать ошибкой, ибо ныне слово это полностью утратило свой смысл» – так писал Эмиль Золя, главный теоретик и один из основателей натурализма. Роман, в представлении Золя, был исключительно плодом воображения писателя, имел в своей основе вымысел, а не факт. Писатель же хотел видеть в литературе точное изображение действительности, фрагменты самой жизни, напрямую перенесённые на бумагу и дополненные точным и бесстрастным анализом. 

 Из этого напрямую следовал отказ от традиционной композиции – ни завязка, ни кульминация, ни развязка, с точки зрения Золя, не нужны.

Сюжет должен подсказываться «самой жизнью», и, соответственно, не должен быть ограничен по времени – натуралистический роман может описывать как несколько дней, так и несколько лет. Количество персонажей, их мотивы, слова и поступки тоже должны следовать логике «эксперимента». Естественно, автор должен быть абсолютно беспристрастным, не давать моральных или каких-либо других оценок, не утаивать от читателей шокирующие детали.

Финальным штрихом в представлении Золя должна была стать форма. Он считал, что просто «кусок жизни», написанный любым языком, не может называться натуралистическим романом. Поэтому он обращался к опыту Флобера, который уже поставил под вопрос традиционную форму романа и, в представлении Золя, придал своему «низкому» материалу (рассказу о провинциальных мещанах в «Госпоже Бовари») совершенную форму с помощью отточенного языка и стиля.

Так Золя представлял себе идеальный натуралистический роман.

Что получилось в итоге

Как вы, наверное, уже догадались, эта идея оказалась утопической и невыполнимой. Потому что романы пишут живые люди, а не машины, и литература всё равно написана на человеческом языке, который сам по себе вносит коррективы в то, что мы говорим. Невозможно просто взять и скопировать реальность, так как даже наши представления о ней являются искажёнными и неполными. Тем не менее, натуралистический роман, пусть и не достиг своей конечной цели, занял своё особое место в истории литературы.

Не стоит винить Золя за столь дерзкие заявления – тогда, в эпоху расцвета науки и технологий, когда Дарвин опубликовал свою революционную книгу, казалось, что объяснить поведение людей очень просто, а объективность и беспристрастность можно легко позаимствовать у учёных.

Натуралисты (братья Гонкур, Золя, Мопассан) в своих романах искали мотивацию персонажей в генетике, биологии и влиянии среды. То есть, в представлениях о генетике, биологии и среде той эпохи – сейчас эти науки, вместе с психологией, дают писателям совершенно иной материал для творчества.

Естественно, натуралистам были интересны яркие и наглядные примеры, и поэтому в натуралистическом романе достаточно часто присутствуют персонажи с психическими патологиями. Например, Золя в «Человеке-звере» (1890) делает главным героем маньяка-убийцу, подробно расписывая мотивы его поступков. Нет, он почти никого не убивает, но читатель видит мысли и желания героя, его внутренние переживания. Герои натуралистического романа следуют инстинктам и усвоенным предрассудкам – и ничего хорошего из этого, естественно, не получается. Поэтому натуралистические романы редко хорошо заканчиваются, и, если все персонажи живы, это можно уже считать удачей. При этом, как это делает Т. Харди в романе «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», автор периодически намекает читателю, что счастливую концовку он может не ждать.

Желание изобразить жизнь во всех деталях наполняло натуралистические романы большим количеством не очень приятных подробностей – и надо было быть истинным мастером слова, чтобы не превратить текст в смакование описаний больных людей, трупов и т. д. Впрочем, более поздние натуралисты, как Ги де Мопассан, уже используют этот приём намного реже. Натуралистические романы часто описывали низы общества, поднимали остросоциальные проблемы, показывали «изнанку» цивилизации – так же, как и социальные романы.

Из Франции натуралистический роман распространился по Европе и Америке – идеи Дарвина будоражили умы многих, а литературная традиция не «поспевала» за наукой в разных странах. В России один из натуралистических романов написал, как ни странно, Л. Н. Толстой.

«Анна Каренина», конечно, не так уж похожа на романы Золя, но тема телесности и биологические мотивы поведения героев явно отсылают читателей к натуралистической традиции.

Эволюция не по плану

По задумке писателей-натуралистов, «натуралистический роман» должен был звучать как оксюморон. Они хотели, чтобы роман перестал быть романом и превратился в научный трактат о жизни людей. Но, как это обычно бывает в истории литературы, проекты по слому литературной традиции привели к самым неожиданным результатам. Один только факт, что первый декадентский роман, «Наоборот» (1884), был написан учеником Золя, Ж. К. Гюйсмансом, уже вызвал неприятие и отторжение натуралистов. В какой-то степени он следовал за натуралистами – вырождающийся герой, отсутствие сюжета и невероятно подробные описания позаимствованы как раз из натуралистического романа. Но именно «Наоборот» считается той книгой, которой вдохновлялся заглавный герой уайльдовского «Портрета Дориана Грея». Освобождение от условностей жанра подтолкнуло и символистский роман, и эксперименты модернистов, и «новый роман», и, наконец, постмодернистскую игру с читателем. Достаточно было просто вычеркнуть из «формулы» биологическую мотивировку или абсолютную объективность, и роман превратился в бесконечное пространство для поисков. А сам натуралистический роман стал невероятно узнаваемым и постепенно превратился в штамп.■

Эльнара Ахмедова