Споры во всемирной паутине напоминают ночные огни города, которые никогда не гаснут полностью. Когда в одном месте участники расходятся, тут же в совершенно другом месте разгорается новое противостояние. И одна из самых долгоиграющих тем для дискуссии – по сценарию какой антиутопии пойдёт развитие в стране или даже на всей планете. Одни уверены в наступлении «дивного, нового мира», другие пугают появлением «министерства правды» или даже «министерства любви». Писатели же, словно соревнуясь друг с другом в остроумии изобретают всё более изощрённые адские миры.

И спорам этим, как и прогнозам, скоро «стукнет» 150 лет: те же антиутопии и утопии, почти такие же аргументы «за» или «против». Социализм, коммунизм, либерализм – у каждого мыслителя найдётся свой рецепт счастья. Можно сказать, что интеллектуалы XIX века оказались правы, предрекая кровавый XX век. Вот только антиутопии, равно как и утопии, пророчат жизнь вечную и неизменную. А история говорит об обратном – какими бы кровавыми и ужасающими ни были события XX века, они прошли, как утекает вода в городской реке.

Возможно, именно поэтому сэр Томас Мор, лорд-канцлер Англии, который мог напрямую повлиять на политику своей страны, поместил свою «Утопию» в заведомо несуществующее место. Интриги, перевороты, заговоры и войны бушуют в Европе, а он, тем временем, затевает словесную игру с друзьями-гуманистами. Должен ли он был решительно действовать? Пример утописта Даниэля Дефо, возможно, не очень вдохновил бы Сэра Томаса. Попробовав себя на политическом поприще, он создал «человеческую» утопию. А на спор Эдварда Беллами и Уильяма Морриса, проекты которых в результате потерпели поражение, смог бы вызвать у Мора лишь смех. Да и нынешние задумки писателей и философов вряд ли выдержат проверку временем.

Когда я писала и собирала этот номер, то неожиданно подумала: а что, если посмотреть на историю утопических жанров в обратном порядке? От Маргарет Этвуд и Владислава Крапивина, Урсулы ле Гуин и Курта Воннегута, к Айн Рэнд, Александру Богданову, Джеку Лондону, Герберту Уэллсу и дальше, через Беллами, Морриса, Жюля Верна к Бэкону, Кампанелле и, наконец, Мору. Был ли коммунизм Богданова так же заложен в «Утопии», как и индивидуализм Айн Рэнд? Есть ли в этой книге признаки насилия физического, проявленного в «Рассказе служанки» и «Железной пяте», и морального, показанного у Замятина и Оруэлла? Предполагал ли Мор, что утопия мимикрирует под фантастику, захватывая мультивселенную Крапивина и искусственный интеллект Беккета? И, наконец, мог ли он представить, что его жанр обретёт голос в творчестве дальних потомков трубадуров?

Ответить на эти вопросы предстоит Вам, читателям. Потому что причинно-следственные связи неоднозначны, а история полна сюрпризов. И, напоследок, не забудьте заглянуть к новелле, которая всё ещё существует только потому, что изменяется.

Всегда Ваш,

Aelfreak

Главный редактор журнала «Эстезис».