Подобных подделок в истории литературы было очень много. Чтобы упомянуть все, нужно написать энциклопедию, а для самых интересных написать Топ-100. Поэтому сегодня я ограничусь «эпичными» подделками – их авторы выдавали свои произведения за фольклорную традицию и/или очень древние тексты. Одни хотели прославить себя, другие – свою нацию, а третьи просто решили повеселиться.

5. Хитрый бард

Романтизм, возникший в конце XVIII века в Британии и Германии, вызвал небывалый интерес к национальной культуре, памятникам прошлого и фольклорной традиции. Вдохновлённые идеей эпохи Просвещения о «благородном дикаре», интеллектуалы устроили настоящую охоту на тексты «забытых» и «не тронутых цивилизацией» народов. Как известно, спрос рождает предложение: изо всех углов посыпались подделки, качественные и не очень. История, которая открывает наш рейтинг, выделяется тем, что речь идёт не о поддельной песне или манускрипте, а о самом понятии барда и целом религиозном культе.

Эдвард Уильямс (1747-1826), валлийский поэт и коллекционер манускриптов, почти все свои произведения писал под псевдонимом Иоло Моргануг, что в переводе с валлийского означает «Эдвард из Гламоргана». На самом деле, единственный сборник, подписанный его именем, вышел в 1794 году на английском языке – это «Стихотворения, лирика и пастораль». Почти все произведения на валлийском он приписывал другим авторам.

В 1789 Иоло издал сборник неизвестных стихотворений знаменитого валлийского барда Давида ап Гвилима, где значительную часть стихотворений написал сам Иоло. А в начале XIX века Уильямс уже участвовал в создании «Мивирийской археологии Уэльса» (1801-1807), сборника средневековой валлийской поэзии.

Удивительно то, что вплоть до смерти Иоло никто не подозревал его в создании мистификаций. Ему удавалось точно передать стиль поэта, которому он подражал, поэтому относительно некоторых текстов споры о подлинности ведутся до сих пор. Хитрый поэт пользовался напрямую своим хобби – он действительно коллекционировал древние манускрипты, изучал их и публиковал. После этого памятники становились обширнее, в них появлялось много новых текстов и неожиданных подробностей.

Но Иоло на этом не остановился. Он решил воссоздать «утраченный» друидический культ и бардическую традицию в Уэльсе. Для этого Уильямс начал распространять информацию о том, что друиды, возникшие в Уэльсе до римского завоевания, пережили падение империи, христианизацию и все попытки англичан уничтожить валлийскую культуру. В реальности никаких друидов в конце XVIII века в Уэльсе не было и быть не могло. Однако представления об этом прижились и некоторые до сих пор пытаются «возродить» традицию, которой не было.

Уильямс боялся, что валлийцы потеряют культурное наследие и всеми силами пытался его сохранить, не подозревая, что оказывает соотечественникам не самую полезную услугу. Иоло хотел, как лучше, а получился симулякр.

Как отмечает исследователь Алан Суонсон, у Магнуса мог быть конкретный пример из той же соседней скандинавской страны. В 1514 году была издана книга «Деяния Данов» Саксона Грамматика, написанная в XII веке. Саксон цитирует в своём латинском тексте «древние» датские песни, которые должны подтверждать истинность его слов. И хотя сейчас учёные воспринимают заявления Саксона весьма скептически, Магнус вполне мог ориентироваться на своего средневекового коллегу. Более того, шведский историк знал о существовании древнескандинавских песен и баллад, поэтому современники вряд ли заподозрили бы его в фальсификации. Так что Магнус вряд ли мог противиться искушению поразить своих исторических противников их же оружием.

Мистификация не была раскрыта до XIX века, но по большей части из-за того, что балладой никто не интересовался. В романтической погоне за древностями песня всплыла, но ненадолго. Влиятельный филолог Эрик Густав Гейер публиковал в начале XIX века части баллады, будучи уверенным в существовании некоего древнего оригинала, который он предлагал «восстановить» нескольким поэтам. Однако в 1897 году Хенрик Шук доказал, что «Баллада об Эрике» является подделкой XVI века, а Бенгт Йоннсон подтвердил это в 1967.

«Баллада об Эрике» не оставила заметного следа в искусстве и не вышла за пределы Швеции. Но время и обстоятельства её появления весьма оригинальны для обычной «эпической» подделки. Автор не придавал эпосу вообще никакого значения, кроме того, что с его помощью можно насолить соседям. За мотивировку и исполнение Магнус получает четвёртое место в списке.

3. Перевод без оригинала

Наверное, самая известная литературная подделка в европейской литературе. Почти все, кто сталкивался с произведениями рубежа XVIII-XIX вв., встречали имя «Оссиан» с обязательным примечанием: «произведения Дж. Макферсона». Как же появились эти тексты на самом деле? Существовал ли Оссиан как историческое лицо? И почему эти эпические песни стали столь популярными?

В ирландских легендах сохранился образ легендарного поэта Ойсина, который волшебным образом дожил до времён святого Патрика и рассказал ему о Стране вечной молодости, где прожил 300 лет. На шотландском гэльском его имя звучит как Оссиан.

Тогда ещё не известный филолог, школьный учитель и собиратель фольклора, Джеймс Макферсон в 1759 встретился с Джоном Хоумом, знаменитым шотландским писателем. Последний заинтересовался гэльской поэзией, известной Макферсону, и попросил перевести несколько произведений, потому что сам не знал языка. Впоследствии эти переводы попали к друзьям Хоума в Эдинбурге, именитым философам и историкам того времени, в том числе к Хью Блэру, влиятельному литературному критику. Он и вдохновляет Макферсона на дальнейший перевод и публикацию сборника «Отрывки старинных стихотворений, собранные в горной Шотландии и переведённые с гэльского или эрского языка», который вышел уже в 1760 году. Через два года издаётся эпическая поэма «Фингал», приписываемая Оссиану, а в 1765 – «Произведения Оссиана».

После этого начинается общеевропейская слава «шотландского барда»: его переводят почти на все европейские языки, набирающий популярность романтизм превозносит его как героя утраченной древности. И.-В. Гёте делает его любимым поэтом Вертера, Жан Огюст Доминик Энгр изображает Оссиана на своих картинах, а Вордсворт и Пушкин подражают стихотворной манере макферсоновского поэта.

Оссиан, последний осколок уходящей культуры, переживший смерть своего отца и сына, превратился в идеального романтического героя. Культура шотландского высокогорья, исчезающая под натиском современной цивилизации, оказалась подходящим образом для романтиков. Более того, многие шотландцы рассказывали, что слышали в детстве песни об Оссиане – это возвышало стихотворения Макферсона в глазах читателей, делало их «аутентичными». Однако на самом деле шотландский поэт лишь взял некоторые сюжеты и мотивы из гэльского фольклора и полностью их переиначил.

Первым усомнился в подлинности песен Сэмюэль Джонсон, создатель знаменитого словаря английского языка. Он задал резонный вопрос: откуда у Макферсона манускрипты, если гэльский является неписьменным языком? Безусловно, Джонсон относился к неанглоязычным культурам Британских островов уничижительно и не считал их вообще способными на создание литературных памятников, но в данном случае его догадка оказалась верной. Кроме того, как могли те или иные тексты дойти до нас в неизменном виде, если они передавались из уст в уста на протяжении полутора тысяч лет? Без специальных организаций (к примеру, брахманов в Индии) передать устную традицию дословно практически невозможно. Фольклорные произведения существуют одновременно в разных вариантах. Но даже если не брать во внимание утверждение о древности песен, Макферсон должен быть иметь при себе записи оригинальных песен на гэльском.

В реальности всё, что он мог предоставить, – обратные переводы на гэльский с английского и «Гленмазанский манускрипт», в котором находились тексты лишь отдалённо напоминающие «оссиановские».

Некоторые учёные до сих пор пытаются оправдать Макферсона, указывая на его попытки привлечь внимание к угасающей гэльской культуре. Тем не менее, вряд ли кому-то удастся смыть с его репутации клеймо мошенника. Макферсон пытался выдать желаемое за действительное, изобрести идеальное прошлое Шотландии, но не учёл, что из-за него забывается реальная история и культура.

Оссиан находится на почётном третьем месте, потому что он ввёл в заблуждение не столько учёных, сколько литераторов, композиторов и художников. Он вдохновлял романтиков на создание гениальных произведений, и не так сильно препятствовал изучению культурного наследия, как это произошло с другими подделками. Проще говоря, его вовремя раскрыли.

2. Славянские гусли с французским хвостом

В начале XIX века погоня за эпическими памятниками прошлого и экзотическим фольклором начала постепенно переходить разумные рамки. Подлинной сенсацией могло стать всё, что было похоже на эпические песни и содержало отсылки к малоизвестной мифологии и истории. Сама по себе ситуация словно подталкивала творческих людей к подшучиванию над назойливой высокопарной модой.

В 1820-е гг. никому не известный молодой писатель Проспер Мериме (1803-1870) искал применение своим писательским способностям. После неудачной драмы «Кромвель» он решил радикально изменить свой творческий метод. В 1825 году во Франции выходит книга «Театр Клары Газуль» с пьесами, якобы принадлежащими перу неизвестной испанской актрисы. Восторженные читатели не замечают подвоха, они с интересом знакомятся с «испанским» театром. Но Мериме на этом не останавливается – в конце концов, Испания не является настоящей экзотикой.

«Гусли, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» (фр. La Guzla) был опубликован в 1827 году.

В книге утверждалось, что это фольклорные тексты юго-западных славян, переведённые на французский с сербского языка. Более того, Мериме назвал имя барда Гиацинта Маглановича, который якобы и собрал все эти произведения. Автор даже добавил туда биографию «поэта», чтобы придать изданию убедительность.

Учёные и литераторы встретили сборник с энтузиазмом, «Гусли» почти превратились в бестселлер. Адам Мицкевич и А. С. Пушкин даже перевели несколько стихотворений из сборника.  Последний издал свои переводы под названием «Песни западных славян» (1835). Заинтересовался славянскими песнями и И.-В. Гёте: после того, как он получил книгу от Мериме, где тот подписался «автор "Клары Газуль"», он обнаружил любопытную закономерность. Слова «Gazul» и «Guzla» являются анаграммами – на основании этого мэтр немецкой литературы разгадал тайну происхождения «Гуслей».

Тогда французский писатель подготовил второе издание «Гуслей», вышедшее в 1842 году, где утверждал, что написал эти песни за две недели, чтобы собрать средства для путешествия на Балканы и проверить, верны ли были его догадки. По его собственным словам, он хотел спародировать экзотический колорит, модный среди романтиков. Показное дилетантство Мериме бросало вызов тем «специалистам», которые не заметили французских корней этих славянских песен.

Однако исследователи не спешат верить Мериме на слово. Его стилизации были слишком тщательно проработанными, чтобы быть легкомысленной пародией на национальную экзотику.

Скорее всего, Мериме тщательно изучал доступные ему сведения о южнославянском фольклоре, и уже на основе этой информации создавал свои собственные стихи. Подобным образом поступал и Пушкин, когда стилизовал собственные стихотворения, поэтому есть мнение, что он догадывался о неподлинности сборника, но решил подыграть Мериме. В любом случае, «шалость удалась».

Мериме и его пародия на экзотику по праву занимают второе место в рейтинге «эпических» подделок. Кто ещё смог не только водить за нос европейских интеллектуалов, но сделать это дважды с одним и тем же произведением?

1. Рукописи не гниют

XIX век. Романтизм постепенно уходит на покой, оставляя наследие в виде многочисленных национальных движений. Каждое из них пытается доказать древность своего народа, и эта безумная гонка очень скоро наполняется скандалами, интригами и подделками. История, попавшая на первое место в моём списке, вобрала в себя все составляющие, необходимые для захватывающего детектива.

1817 год. Чехия. Филолог и историк Вацлав Ганка (1791-1861) приезжает в маленький городок Кралов Двор на северо-востоке Чехии. После долгожданной встречи с друзьями он в одиночку отправляется осматривать старинную церковь. Ганка поднимается по скрипучей винтовой лестнице на башню, попадает в маленькую комнату, уставленную старинной церковной утварью. Он осматривает каждый уголок, открывает шкафы и заглядывает во все щели, стараясь заметить хотя бы горстку графических знаков, указывающих на чешский язык… И вдруг, о, чудо, учёный замечает пергамент, зажатый между стеной и шкафом. Именно так можно представить «открытие» Краледворской рукописи со слов самого Ганки.  Радости чешских филологов нет конца – найдена рукопись древнейшего чешского эпоса! Но не проходит и полутора лет, как появляется призыв сдавать все имеющиеся памятники старины для нового Чешского национального музея.

Через какое-то время бургграф Ф. Коловрат получает по почте анонимный пакет с рукописью и приложенным письмом, в котором автор объясняет, что вынужден прислать документ анонимно, чтобы его не уволил покровитель-немец. Этот памятник назвали «Суд Либуши», а впоследствии, когда в 1859 году появилась версия о том, что нашёл её Йозеф Коварж в замке Зелена Гора, рукопись стали называть Зеленогорской. Она вдохновила уже не только филологов и историков, но и политиков, так как содержала сведения о судебном процессе и форме правления в средневековой Чехии. Из всех фальсификаций того времени только две эти рукописи вызвали ожесточённую полемику как на научном, так и на политическом поле, продолжавшуюся почти 120 лет.

Набирающее популярность Чешское национальное возрождение, идеологи которого (в их числе были Й. Добровский и его ученик В. Ганка) пытались возродить чешскую культуру и узнать больше о её истории. Политическая часть движения боролась за независимость от Австрийской империи. Краледворская и Зеленогорская рукописи «нашлись» как нельзя кстати и были с восторгом приняты как непосредственными членами движения, так и прессой. И хотя уже в 1824 году Й. Добровский выступил с решительной критикой Зеленогорской рукописи, на него просто не обращали внимания. Первая серьёзная критика началась в 1870-х гг. на основании новых данных об истории чешского языка и права (в Зеленогорской рукописи подробно описан якобы произошедший в IX-X вв. судебный процесс). Лингвисты, историки и палеографы изучали оба «памятника» со всех сторон, и всегда неизменно приходили к неутешительным выводам о подделке. Но принять истину многим интеллектуалам мешала политическая ангажированность – признание фальсификации для них означало предательство чешкой идеи.