Мы Вконтакте Мы в Facebook

Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.

Как отключить: Инструкция

Описание к картинке

Меню

Рубрика Интервью

СТАТЬЯОт культа к классике и обратно: интервью с Александрой Ураковой

Люди искусства издавна вызывают любопытство и восхищение. Почитание некоторых из них вполне можно сравнить с религиозным, достаточно вспомнить подражателей лорду Байрону, ценителей Шарля Бодлера или фан-клубы современных писателей. В наши дни редкая статья о человеке искусства обходится без слова «культовый». Но понимаем ли мы до конца его значение?.. О том, что такое литературный культ и чем культовый писатель отличается от классика, мы поговорили с филологом Александрой Ураковой, старшим научным сотрудником ИМЛИ РАН и соредактором сборника «Культ как феномен литературного процесса: автор, текст, читатель».

– Александра, как вы думаете, почему у читателей изначально возникает потребность поклоняться личности писателя? Что это, потребность объяснить, прикоснуться или уподобиться?

– Поклонение писателям «вообще» - слишком широкий социокультурный вопрос, и мне бы не хотелось говорить общие слова об этом явлении.  В нашей книге «Культ как феномен литературного процесса: автор, текст, читатель» (2011) мы утверждаем, что литературный культ – это феномен современной эпохи, которая начинается во второй половине XVIII века, тогда как «почитание» автора отнюдь не специфично для культа; например, оно в равной степени свойственно классике.

 

Александра Павловна Уракова

Александра Уракова на конференции "Literary Cults: Transnational Perspectives and Approaches" в Будапеште

 Литературный культ возник в рамках конкретной историко-культурной ситуации – прежде всего, как результат секуляризации культуры и, как следствие, переноса сакральных смыслов за пределы религиозной сферы. Современный культ героя, в том числе писателя, сочетает в себе «обожествление» и интимно-личностное, доверительное отношение, предполагающее своего рода символическое «присвоение» (скажем, цветаевский «Мой Пушкин»). Можно говорить о таких миметических практиках, как отождествление с писателем (показателен пример Шарля Бодлера, который «узнавал» в произведениях Эдгара По собственные замыслы), или о потребности в собеседнике, душевном друге. Помните, как селинджеровский Холден Колфилд говорил о том, что у него нет никакого желания «звонить этому Сомерсету Моэму» по телефону?

Чтобы писатель «попал» в классики, необходимо подключение определенных механизмов его институционализации и канонизации, «санкция» официальных, авторитетных институтов.

Разумеется, обожествление в случае культа амбивалентно, его обратная сторона – это игра и самоирония. Замечу, что проблемой литературного культа занимались не только мы с моим со-редактором Марией Надъярных и коллективом наших авторов – филологов, социологов и историков идей. Например, параллельно и независимо от нас эту тему разрабатывали венгерские ученые под предводительством Питера Давидхази. В 2016 году мы с Жофией Калавски решили объединить усилия и провели в Центральном Европейском Университете в Будапеште воркшоп о культе с участием ученых из разных стран. Сегодня мы продолжаем наши исследования с доктором Калавски в рамках русско-венгерского проекта на базе Института славяноведения…

 

– Сейчас многих писателей называют «культовыми». Расскажите нам, пожалуйста, кто же он все-таки такой, культовый писатель?

– Прежде всего, важно понимать, что слово «культовый» - это жаргонизм, применяемый сегодня ко всему на свете, и использовать его следует с большой осторожностью. В том числе поэтому оно остро нуждается в переводе на язык научных понятий. В нашей книге мы исходили из конкретных кейсов «культопоклонения», например, когда тот или иной автор наделялся сверхценностью в рамках некоторой, подчас очень узкой, закрытой группы. Кроме того, «культовыми» (беру слово в кавычки) могут быть не только писатели, но и отдельные тексты, о чем в нашей книге интересно писал Сергей Зенкин. Читатели раздергивают тексты на цитаты, пишут к ним сиквелы и приквелы…

 

Эдгар По, 1849.

Эдгар По, 1849.

– Очень напоминает поведение фанатов Толкина!

– Это, безусловно, один из самых ярких примеров. Однако протокультовым текстом мы можем назвать и… «Горе от ума» Грибоедова. Сегодня этот текст воспринимается как произведение из школьной программы, но в XIX веке у него был совсем другой статус. Кстати, текст Грибоедова мгновенно разошелся на цитаты и крылатые выражения. Похожая судьба была и у «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Из зарубежной литературы можно привести в пример, конечно же, «Страдания юного Вертера» Гете, подражание которому повлекло за собой волну самоубийств, или – ну скажем – «Хижину дяди Тома» Хэрриет Бичер-Стоу: по ее следам, например, было написано множество полемических, иконокластических романов, так называемых anti-Tom novels. Сегодня все эти книги – это классическая литература, которую «проходят» в школе.   

 

– То есть, получается, и Толкин, и Стругацкие тоже смогут совершить подобное «путешествие» и стать классиками?

 Здесь необходимо уточнить понятие «классика». В нашем сборнике об этом немного писал замечательный социолог Борис Дубин. Чтобы писатель «попал» в классики, необходимо подключение определенных механизмов его институционализации и канонизации, «санкция» официальных, авторитетных институтов. Можно задуматься о том, какой сложный путь проделал Эдгар По до того, как стал американским классиком в XX веке; ему предшествовал французский и европейский культ в XIX веке, региональный «южный» культ на рубеже веков… Что касается Стругацких или Толкина, то они уже безусловно стали классиками: по ним пишут диссертации, их включают в университетские программы... что не мешает им сохранять «культовый» статус.

 

– А встречаются ли подобные случаи среди современных авторов?

– Разумеется. Можно привести пример шотландского писателя Ирвина Уэлша, который был и является представителем определенной субкультуры и которого можно, конечно же, назвать «культовым» писателем.

Но сегодня о нем пишут научные статьи и диссертации – например, им занимается мой аспирант Вячеслав Долгов. И это – один из признаков того, что Уэлш – живой классик. В связи с этим очень интересно наблюдать за тем, как меняются его собственные писательские стратегии, как он пытается соотнести себя с литературной традицией, хотя изначально его позиция была исключительно оппозиционной, маргинальной, можно даже сказать, анти-литературной. Об этом Вячеслав недавно делал доклад. Разумеется, данный вопрос связан не только с проблемой литературного культа, но и с феноменом субкультуры, которая часто осваивается и присваивается доминирующей культурой. По этой теме есть много интересных западных исследований. Еще один яркий, хотя уже и не такой современный пример, – путь писателя «поколения битников» Уильяма Берроуза, ставшего сегодня абсолютным классиком.

 

Книги

 

– В сборнике, который Вы редактировали, неоднократно излагается мысль, что для того, чтобы писателя признали классиком, необходима санкция публичной власти. Однако сейчас огромное интернет-сообщество способно провозгласить своих героев и кумиров самостоятельно, оно может обеспечить коммерческий успех их работ, а также их бесконечное тиражирование и цитирование. Как Вы считаете, изменились ли «правила игры», и могут ли теперь выбирать классиков не «сверху», а «снизу»?

– Я не занимаюсь изучением современной интернет-культуры, поэтому не хотела бы брать на себя смелость рассуждать о ней. Однако, безусловно, интернет, блоги, соцсети – все это изменило наше отношение как к тексту, так и к его автору и читателю, и это не может не иметь последствий для литературного культа. Как мы писали в нашем сборнике, феномен литературного культа или, точнее сказать, культов связан с демократизацией современной культуры, и интернет в этом процессе активно участвует. 

Современная культура намного сложнее и разнообразнее, чем это может показаться, когда мы смотрим на нее сквозь изобретенную в XX веке бинарную призму «классической» и «популярной» литературы.

И все же классики всегда назначаются «сверху». Интернет-сообщество может обеспечить писателю популярность, сопутствовать его коммерческому успеху и обратить на него внимание широкой общественности, но оно не обладает достаточными полномочиями для того, чтобы «провозгласить» его классиком.

 

– В таком случае, возможна ли ситуация, что государство «навязывает» обществу классиков, тех писателей, которые по своему писательскому уровню не соответствует этому гордому званию?

– Таких примеров очень много. Эстетические и институциональные критерии далеко не всегда совпадают. Кто сказал вам, что классик обязательно должен быть хорошим писателем?

 

 Может быть, звучит наивно, но я почему-то была в этом уверена… (Журналист тихо сползает по стенке, а Александра продолжает).

 Мысль о том, что классик – это всегда хороший или «большой» писатель, можно, наверное, встретить в школьном учебнике по литературе. «Классик» – это не знак качества; канонизация писателя – это сложное явление, которое включает в себя многие факторы, порой далекие от литературы. Бывают «удобные» классики…

 

– В таком случае, Ирвин Уэлш – классик «неудобный»?

– Это хороший вопрос. В нашем сборнике, например, Борис Дубин, вслед за Сьюзен Зонтаг, писал о «несъедобных» писателях в связи с проблемой культа и культовости. Разве Берроуз – «удобный» классик? Или Шарль Бодлер?

 

– Сплошное неудобство!

 И таких «неудобных» классиков много. В этом и состоит парадокс культуры, которая со временем санкционирует авторов, которых прежде считала маргинальными. Здесь могу отослать вас к книгам прекрасного петербургского филолога Сергея Фокина, который очень интересно писал о маргинальности национального гения. Мы с ним вместе делали сборник, где он тоже немного пишет на эту тему; он называется «По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения» и вышел в прошлом году в НЛО.

– Почему проблема литературного культа актуальна сейчас?

– Потому, что это интересно. Современная культура намного сложнее и разнообразнее, чем это может показаться, когда мы смотрим на нее сквозь изобретенную в XX веке бинарную призму «классической» и «популярной» литературы. Интересна и тема подвижности, неустойчивости границ, например, проблема миграции культовых авторов в классики, и наоборот.

 

– То есть, из классика можно обратно стать культовым писателем?

– Конечно. При определенном стечении обстоятельств классический текст или автор может стать объектом культа. В нашем сборнике мы подробно рассматривали этот процесс на примере творчества поэтов Джона Донна и Луиса де Гонгоры (статьи Ольги Половинкиной и Аниты Можаевой). Скажем, классик, писатель из прошлого, почему-то становится необходимым некоторому сообществу или литературной группе для самоутверждения, и этот классик «возвращается», но уже в другом качестве: ему поклоняются, в его честь устраивают шуточные ритуалы, его делают символом движения… Такой «обратный процесс» лишний раз доказывает то, что литературный культ занимает особенное место в современной культуре, и его невозможно игнорировать. В то же время «культовый» не значит «популярный». Для того, чтобы стать «культовой» фигурой, достаточно одной вовлеченной группы, в которой этот культ формируется. А порой, как показывает случай с Эдгаром По, и одного авторитетного поклонника. Хотя это, конечно, скорее исключение, чем правило. В любом случае, существование литературных культов – это факт современной культуры, и он нуждается в дальнейшем изучении. ■

Беседовала Наталия Макуни

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER

Вход

Войти с помощью социальных сетей

Регистрация

Войти

Зарегистрироваться с помощью социальных сетей

Восстановка пароля

Зарегистрироваться
Войти

Нашли ошибку в тексте?