«Летит себе аэроплан (Свободная фантазия по мотивам жизни и творчества Марка Шагала)» — одна из последних книг прозаика-эмигранта Фридриха Горенштейна. Беллетризованная биография художника-авангардиста написана в 1994 году, отдельные фрагменты были впервые опубликованы в 1996 году в журнале «Октябрь», позже, в 2003 году, «Летит себе аэроплан» вышла отдельным изданием.

Моя / Его жизнь

В книге повествуется о жизни и творчестве Шагала с момента его рождения до самой смерти, то есть с 1887 по 1985 годы. В биографиях Горенштейна и Шагала можно обнаружить немало общих черт: детство в местечках (художник провел его в Витебске, прозаик – в Бердичеве), критика их творчества со стороны представителей «официального» искусства, непринятие и непонимание, эмиграция.

Горенштейн подметил свое родство с Шагалом и на более высоком, метафизическом уровне – для них обоих было важно ощущение «себя как Чужого», о чем рассуждает Е.Е. Завьялова в статье «‟Последнее лето на Волге” Ф.Н. Горенштейна: опыт анализа произведения в контексте фронтирной парадигмы». Писатель наделяет героя чертами своего мировоззрения, которое он называл «иудо-христианским». Художник более благосклонно, нежели его родные, относится к христианству, рисует «гойского бога» и в эмиграции в Париже приходит позировать Конюдо, который пишет Христа. Вспомним Михаила Булгакова и его «Жизнь господина де Мольера»: иной раз и не разберешь – это он о себе или о другом?

Разумно было бы предположить, что при создании произведения о Шагале Горенштейн опирался на автобиографическое сочинение художника «Моя жизнь», написанное в 1922 году. Однако при сопоставлении двух текстов обнаруживается сравнительно малое число заимствований. Среди таких немногочисленных цитирований практически дословно воспроизведенная фраза матери Шагала, предсказывающей ему нелегкую судьбу:

«Моя жизнь»
«Да, сынок, я вижу, у тебя есть талант. Но послушай меня, деточка. Может, все-таки лучше тебе стать торговым агентом. Мне жаль тебя. С твоими-то плечами. И откуда на нас такая напасть?»

«Летит себе аэроплан»

«Мне жаль тебя. Что с тобой будет в жизни? Я хотела бы, чтоб ты стал грузчиком. Но, дитя мое, разве можно быть грузчиком с такими слабыми плечами? Откуда это в нашем роду?»

Не лишенную художественных достоинств автобиографию «Моя жизнь» Шагал начинает с описания предшествующего рождению художника пожара в Витебске, в котором сгорело большое количество еврейских домов. Так художник объясняет, почему на его картинах так часто появляется огонь или красная птица. Пожар, охватывающий дома, в романе Горенштейна «Летит себе самолет» отсылает к его собственным произведениям, а именно, пьесе «Бердичев» о жизни еврейской семьи. Образ пожирающего все вокруг пламени служит трагическим напоминанием о Холокосте и концлагерях. 

Немаловажен и хронотоп вокзала, часто возникающий в прозе Горенштейна и подчеркивающий скитальчество, неприкаянность, потерянность, одиночество: «Серый берлинский вокзал содрогался от многолюдного топота. Сплошным потоком шли мобилизованные солдаты. Царили суета и толкотня.

– Мы, немцы, живем как на вокзале”, – сказал Рубинер, встречавший Шагала, – никто не знает, что будет завтра. Может, завтра все загорится”».

Те же мотивы прослеживаются и в рассказе Горенштейна «Дом с башенкой».

В предисловии к роману «Летит себе аэроплан» автор писал: «Что это было за столетие — с 80-х по 80-е, — нет смысла говорить. Кровавая бойня Первой мировой войны, апокалипсис русской революции и Гражданской войны, зверства сталинского террора, горячечный бред гитлеризма. Человеку двадцатого столетия редко выпадала возможность вздохнуть, перевести дух. А в силу исторических обстоятельств, когда человеку трудно, человеку-еврею трудно вдвойне». Длинный жизненный путь Шагала позволил писателю не только воспроизвести процесс становления творческой личности, но и судьбу художника (в широком смысле слова) на фоне большой истории и потрясений XX века. Сквозь призму видения персонажей автор показал старую, императорскую и новую, большевистскую Россию. Меняется режим, появляются новые реалии, однако голод и бедность продолжают преследовать людей.

Несвятой святой

Беллетризованную биографию Шагала Горенштейн осложняет элементами жития. Прозаик выстраивает биографию Марка Шагала по канонам агиографии со всеми присущими ей сюжетными узлами. Шагал рожден в ортодоксальной еврейской семье, его «благочестивые родители» строго чтут традиции и обычаи иудаизма. В юношеском возрасте художник уезжает в Петербург брать уроки живописи, что показано как необходимое «уединение для учения».

Отдельные эпизоды романа посвящены «беседам с учителем» Лео Бакстом, подмечающим, что у раннего Шагала «человек всего-навсего эпизодическая фигура». Другой житийный мотив, появляющийся в романе Горенштейна, полемика с теми, кто не принимает веру. Оппонентом Шагала в романе выступает супрематист Казимир Малевич. В спорах с этим художником раскрывается смысл заглавия произведения. По мнению Малевича, «аэроплан – это победа над солнцем», то есть чистым лучом, божественным светом. В романе аэроплан противопоставляется ангелам, которых часто изображал Шагал.

Аэроплан изображается как символ преодоления классической перспективы Ренессанса и отказ от предшествующей художественной традиции. Основание монастыря в романе заменяется учреждением «Малаховской трудовой колонии детей-сирот, жертв погромов», где прославленный художник учит рисунку. «Я люблю этих маленьких оборвышей, они набрасываются на краски, как дикие звери на мясо. Они будят у меня аппетит к творчеству, который в витебской академии я совершенно потерял», – говорит Шагал о своей работе с детьми. Роман «Летит себе аэроплан» завершается описанием Шагала, умершего благочестивой смертью праведника: «…он сидел, слегка склонив голову к правому плечу, черты лица спокойные, рот полуоткрыт».

Кино-повесть

В нелестной рецензии на этот роман М. Ю. Эдельштейн писал следующее: «При чтении не оставляет ощущение, что Горенштейн просчитался и вместо романа написал сценарий художественного, но на прочной документальной основе сериала, какой вполне могли бы прокрутить по телеканалу “Культура”. Слишком уж многое в книге напоминает о том, что Горенштейн по профессии был сценаристом. Может, “Аэроплан” и в самом деле задумывался под экранизацию, а потом с этим замыслом что-то не выгорело, и автор переделал его в роман? Если принять это предположение, становятся понятны многие особенности книги – нехарактерная для обычно вязкого, тягучего стиля Горенштейна простота и прозрачность языка, фрагментарность изображения, дробная нарезка сцен, особенно в начале, постоянная игра на контрасте следующих друг за другом эпизодов <…> В общем, симпатичный мог бы получиться сериал, жаль, что превратился в посредственную книгу». 

Литературовед не ошибся в своих догадках: претекстом романа «Летит себе аэроплан» является киноповесть «Шагал», переданная в 1992 году в Управление государственной поддержки национальных фильмов и кинолетописи Госкино России. Условия работы Горенштейна над сценарием художественного фильма о художнике Марке Шагале неизвестны, также не установлено, по какой причине картина не была снята. В тексте машинописи сделаны чернильные правки, некоторые сцены вычеркнуты. Остается неясным, кто именно – автор или работник Госкино – редактировал киноповесть. 

Связь художественного произведения со сценарием, предполагающим специфический нарратив и архитектонику, очевидна. Повествование конструируется по монтажному принципу, неслучайно драматург Александр Свободин особенно отмечал «монтажное мышление» Горенштейна. Картины соединяются с помощью мотивов или деталей, часто по принципу контраста. Так, например, следом за описанием ванной комнаты в доме жены Шагала Беллы, пространства тепла и уюта, показаны общественные бани, куда героине «страшно и стыдно идти». 

Некоторые эпизоды рифмуются между собой в разных частях повествования, что более явно прослеживается в киноповести «Шагал». Вначале Горенштейн описывает сцену свидания юного художника и подруги его детства Анны. Молодые люди встречаются в пещере под костелом, где, по словам Анны, «начинаются три дороги: одна в ад, другая в рай, а третья в Иерусалим». Услышав «райскую» музыку в противоположной стороне, пара делает предположение, что нечистый обманул их и они спустились в ад. «Ты бы согласилась пойти со мной в ад?» – спрашивает Анну Марк. «Да, но только в наш еврейский ад, - отвечает девушка. У христиан другой ад с горячими котлами и чертями. Хорошо, что мы евреи». Далее в сцене расстрела Анны вновь возникает образ пещеры, ведущей в ад.

«Грузовик-полуторка, в котором среди других сидела Анна с черным вспухшим лицом, свернул с дороги и поехал по лугу. В конце луга была пещера, а над ней бывший костел, ныне превращенный в клуб НКВД. Оттуда доносились звуки духового оркестра, разучивающего революционный марш. Арестантов повели в пещеру, где их уже ждала расстрельная команда. Кто-то кричал, кто-то вырывался, Анна шла тихо, по щекам текли слезы. “Хочешь, я завяжу тебе глаза”, – сказал Виленский (комиссар ЧК – прим. авт.). Анна ничего не ответила. “Не плачь, мы скоро встретимся с тобой в аду“, – добавил Виленский, криво, болезненно улыбаясь. Прозвучали первые выстрелы. Мелькнуло видение еврейского ада».

В другом эпизоде, который также не вошел в окончательную редакцию романа «Летит себе аэроплан», но остался в киноповести «Шагал»,

выражена концепция искусства как подражания Богу. Горенштейн описывает сцену, как юный Шагал срисовывает картинку из журнала «Нива». «Белла посмотрела на его рисунок и поморщилась. “Художник должен изображать природу, а ты срисовываешь из книги то, что уже сделали другие”, – говорит Белла. 

– Кто тебе это сказал? Живую природу тоже сделал Бог.

– Лучше подражать Богу, чем другому художнику, который такой же человек, как и ты”, – сказала Белла».

Ритм важнее

Особенности структуры и стиля «Летит себе аэроплан», отмеченные Эдельштейном как недостатки, продиктованы особой формой произведения, соединившей черты разных жанров. В беседе с американским критиком Джоном Глэдом, записавшим интервью со многими писателями-эмигрантами, Горенштейн говорил: «Для меня роман – это повествование, охватывающее разные стороны жизни. Другой формы я не знаю просто». Писатель тонко ощущал синтетический потенциал романа, отмечая, что «материал подсказал форму». В романе о художнике Горенштейн соединил не только разные литературные жанры, но и роды искусств. Помимо заглавия у романа есть и подзаголовок — «свободные фантазии». Фантазия как музыкальный жанр предполагает свободу в расположении фрагментов произведения. «В любой прозе есть ритм, если поймаешь ритм, тогда уже… и проза идет, как музыкальный инструмент»; «Ритм, ритм для меня важнее <…> Если не поймаешь ритм прозы, то, как бы ты ни был умен, какие бы ни были у тебя мироощущения, ты прозу не напишешь, ты напишешь эссе…» – говорил он в интервью Глэду. 

Свобода в повествовании о жизни и творчестве Марка Шагала проявляется в том, какие события показаны крупным планом, а какие становятся фоном. Фантазия Горенштейна образует галерею картин авангардного художника. За счет синтеза разных эпических жанров роман Горенштейна «Летит себе аэроплан» из описания жизни и судьбы художника превращается в повествование о стремящемся к личной свободе творце, которому выпало жить в России в ХХ веке. ■

Дарья Сапрыкина