Пьеса пьес

Гамлет – сфинкс, Мона Лиза литературы, загадывающая человечеству слишком простую загадку, ответ на которую мы не видим, создавая сложные вариации и невероятные контексты.

Когда читаешь много исследовательских работ о «Гамлете», невольно удивляешься, как забавны попытки подойти к глубинному смыслу текста через частности, возведённые до уровня обобщений. Кто-то кладёт принца на кушетку психоаналитика, кто-то устраивает героям очную ставку, кто-то ищет в речах второстепенных персонажей скрытые от глаз и ушей читателя политические намёки и контексты. Интересно то, как через каждую из этих сторон произведение всё равно приводит аналитика и мудреца к своей сердцевине, к ядру, которое скрыто, тем не менее, в защитной корочке своей простоты. Читатель Гамлета – поселянин, годами ждущий у Врат Закона, умоляюще смотрящий на привратника. Врата Дании всегда открыты, сердце принца открывается для нас с каждым новым прочтением, с каждой, даже самой авангардной и пугающей постановкой. Давайте попробуем войти.

Парадоксы

Прежде чем обращаться к интересующим нас особенностям композиции пьесы, постараемся ответить вот на какой вопрос: верит ли Гамлет в Бога? Пусть читателя не смущает прямота и простота этого вопроса; осознанно или не совсем, но исследователи Шекспира, размышляя и истолковывая текст с разных сторон, делятся в своих изысканиях на два лагеря: тех, кто говорит, что Гамлет – христианский воин, рыцарь, лишённый вывихнутым веком своего меча и щита, но не оставивший борьбы, и тех, кто уверен, что главный бой принца – на границе бытия и небытия, его главный враг – череп шута, которым неизбежно станет каждый король и каждый принц. По большому счёту, именно на этот вопрос герой пытается найти ответ, спрашивая, быть ему или не быть.

Гамлет – борец за социальную справедливость или Гамлет – мыслитель, презирающий несовершенство земного и ищущий небесное? Думается, что ответ в соединении противоположностей: Гамлет верит в небесные силы, множество раз ссылается на них в тексте (например, в монологе о самоубийстве, в разговоре с Горацио перед финальным поединком); Гамлет знает, что идеальный мир где-то да существует – иначе как бы он почувствовал отсутствие идеала? Одна из самых показательных сцен – монолог Гамлета о двух королях, который он произносит перед Гертрудой:

Король должен быть величественен, а он низок. Мать должна быть чиста, а она порочна. Невеста должна любить, а она предаёт. Дания должна быть домом, а она – тюрьма. Конфликт в том и заключается, что на земле никакого идеала нет и не будет, и что единственный способ восстановить связь времён – перестать смотреть на всё «слишком пристально», перестать быть человеком, умереть. Гамлет – жертва, которую необходимо принести, чтобы восстановить расшатанный сюжет, выправить фабулу, спасти текст, превратив его в трагедию. Жертвенность свою он глубоко осознаёт и чувствует себя сродни Христу в Гефсиманском саду: нужно, но страшно, но больно умирать, хотя и знаешь, что за смертью – молчание всех земных голосов, отсутствие перипетий, блаженная пустота сцены. Это чувство – вера в смысл ­– вероятно, главное чувство Гамлета. И именно в композиции мы видим одно из самых показательных его проявлений.

Актёры

Гамлет, принц Дании – наследник престола, краса королевства, философ и образец всех мод.

При этом он не способен к деянию, не может совершить то, что должен, страдает, медлит и сам себя обвиняет в этом. Обратите внимание, что и сам образ принца – попытка соединить всю высоту человеческого существа с её растерянностью, бездействием, беспомощностью. И вот внезапно выясняется, что этот лучший из людей – актёр, сам, видимо, игравший, глубоко укоренённый в актёрской среде. Прибывшая в Эльсинор труппа – его давние друзья. Он сам пишет отрывок пьесы, сам его режиссирует, даёт указания и предъявляет требования к актёрской игре. Профессия актёра ещё несколько веков будет признаваться низкой, греховной, позорной. Получается, это ещё один из знаменитых анахронизмов Шекспира? Думается, что не совсем.

Дважды в тексте возникает то, что на языке литературной теории называется театр в театре - монолог Первого актёра и постановка «Мышеловки». Для чего Шекспиру усложнять и так перегруженный сюжет, запутывать читателя ещё сильнее? Потому что так устроен его герой. Момент прибытия актёров в замок – время, когда Гамлет мучительно страдает от невозможности найти ответ: убить Клавдия и зачернить, уничтожить собственную душу или оставить его в живых, навсегда смирившись, что нет и не будет правды и истины в этом мерзком, насквозь прогнившем мире. И вот, оказавшись среди друзей, устав от своего мнимого безумства – тоже игры! – принц читает монолог об убийстве Приама:

Принц вспоминает эпизод, очень напоминающий его жизненную ситуацию: месть за убийство отца ненавистному царю. Гамлет произносит строки, в которых образ убийцы очерчен особенно ярко; он мыслит глубже и чище, чем мы, он понимает: убить Клавдия – значит, самому стать им. Невероятно, но даже в поэтической речи, в актёрской игре принц не может совершить то, что должен – он просит актёра: «Продолжайте сами». Для него действие реальное и действие театральное – суть одно действие, а мир и сцена – едины. Мы знаем хрестоматийное шекспировское «Весь мир – театр. / В нем женщины, мужчины – все актеры. / У них свои есть выходы, уходы, / И каждый не одну играет роль»*.

Так же мыслит и Гамлет. Он, ни проронивший ни слезинки за всю трагедию, рыдает только тогда, когда его собственная жизнь представляется ему со сцены как театральное действо во всей его полноте. 

Мышеловка

Жить – значит чувствовать. Видеть жизнь – значит, осознавать её. Гамлет, предающийся рефлексии, думающий слишком много, не просто живёт, он видит жизнь как спектакль, не просто проживает, но и осмысляет её. Но у этого восприятия жизни как театра есть и другая сторона. Театр – возможно, последняя форма искусства, в которой сохранились отзвуки древнего мифа как способа осмыслять мир и влиять на него. Миф – заговаривание реальности, её трансформация. Театр издавна – трибуна, способ воздействия, убеждения мира. Когда Гамлету необходимо вывести Клавдия на чистую воду, он не пытается послать к нему шпиона, не шантажирует короля, не стремится узнать правду через мать – он устраивает представление. 

«Мышеловка» представляет собой осколок истины, правдивой истории, которая вдруг материализуется в мире, полном притворства и лжи. Сам Гамлет хорошо это понимает. Он говорит: «Актёры не умеют хранить тайн и всё выбалтывают». Театр для принца – не просто форма существования мира, это – его идеальная версия, образ реальности, в которой всё хорошо, в которой истина есть истина, а не правильно поданная версия личного вранья. Принц всё время стремится оказаться в пространстве осмысления мира, а не действия в нём; ему органически необходимо уходить в безумие-игру, на сцену, в монологи (Гамлет буквально говорит монологами!) для того, чтобы приблизиться к этой истине. Путей всего два – искусство и смерть. Герой Шекспира добросовестно испробовал и одно, и другое.

Дальше – театр

Когда размышляешь о «Гамлете» с точки зрения композиции, часто думаешь, не в этом ли заключается его страшный секрет? Театр, размышляющий о театре, показывающий действие на сцене как высшую истину, как мистериально освещённую и освящённую версию реальности. Театр, в котором невозможна выдумка, а возможна только сама жизнь. Такое искусство делает читателя почти богом: ты садишься в зрительный зал, гаснет свет, и вот ты уже мыслишь о жизни и смерти не как человек, а как сторонний наблюдатель, защищённый и от шпаги Лаэрта, и от яда Клавдия, и от могильного холода, которым дышит на героя умерший король. Гамлет умрёт, а зритель будет жить. Истина находится не в нашей жизни, а где-то вне её, и, если боишься умирать, приходи в театр, и её покажут тебе – ещё живому, тёплому, радостному. Это понимает Гамлет, это понимает и Шекспир. Наверное, для того, чтобы эту мысль понял читатель, можно немного усложнить сюжет и парой вставных эпизодов слегка утяжелить выверенную композицию. ■

Елена Чебанная