В прошлом номере, если помните, я уже имела смелость пригласить вас на поиски Александра Сергеевича в недрах современного театрального искусства. Поиски не увенчались большим успехом по той причине, что современное искусство, хоть и берет за основу классический текст, все же неизменно в своей его интерпретации отворачивается от него.

Размышляя на эту тему, я не могла пройти мимо не так давно вышедшей на экраны киноленты Павла Лунгина, снятой по мотивам повести «Пиковая дама» и одноименной оперы П.И.Чайковского. Поэтому я продолжила поиски, но в этот раз на просторах киноискусства.

Тройка, семерка, туз

Тройка, ceмерка, туз — не выходили из его головы и шевелились на его губах. Увидев молодую девушку, он говорил: «Как она стройна! Настоящая тройка червонная». У него спрашивали: «Который час?» Он отвечал: «Без пяти минут семерка». Всякий пузастый мужчина напоминал ему туза.* 

Сложно утверждать, что «Дама пик» стала успехом съемочной команды: отзывы об этой картине звучат преимущественно отрицательные, тон их разочарованный. Удар критики обрушился и на голову режиссера (известного по таким уже ставшим культовыми фильмам, как «Остров» и «Дирижер»), и на мелкую поверхностную игру актеров (среди которых, кстати, совсем не бесталанная Ксения Раппопорт), и на рваную операторскую работу, и на сюжет…Сюжет? А это, пожалуй, любопытно!

Самый смак или оттенки вкуса?

Ставя во главу своего фильма, спектакля или перформанса блистающий сединами литературный текст, автор может ошибочно полагать, что сюжет его творения наполовину прописан и заранее обречен на успех. А если в основе произведение у него гениальное, то и итоговый продукт будет чуть-чуть с привкусом этой гениальности. Привкус есть, но, постойте, а как же эстетическая питательность блюда, а подобное катарсису удовольствие от процесса поглощения, а живительное послевкусие? Это задачи другого порядка. Одних мотивов классического текста недостаточно.

С этой задачей, на мой взгляд, создатели фильма не справились. Попробуем разобраться в причинах.

На поверхности фильма возвышается неоспоримый факт преемственности традиции Александра Сергеевича и Петра Ильича. Следуя логике этой преемственности, мы встаем перед лицом молодого игрока Германна, бросающего вызов судьбе, поддающегося страсти, жадности, алчности и, в конечном счете, погибающего. Посмотрев же фильм, мы убедимся, что он не об этом. О чем же? С первого взгляда может показаться, что фильм о молодом оперном певце, об актере, играющем Германна, о его страданиях и неудачах, о его даре, о его трагическом перевоплощении и поражении. Да, его вызывающая вопросы и трепет история незаурядна, полна мистического, надломленного, грандиозного. 

Одержимый безумным желанием получить роль и сыграть ее гениально Андрей дерзает выпить чашу Германна до дна, повторяет жизнь пушкинского героя, следует за ним шаг за шагом, надеясь, в свою очередь, что именно для него конечный итог игры будет благоприятным. Нет смысла распространяться о том, насколько правдоподобными являются хитросплетения его плана, замечу лишь, что образ Андрея, на мой вкус, неправдоподобен и гиперболизирован до неприятия. Развязка его игры с судьбой (и литературой!) неочевидна, слаба, история его рассыпается, линия растекается в пустословии и отступлениях. Обретает ли он свободу от местных мстительных авторитетов или навсегда остается в оковах позорного рабства? Освобождается ли он от губительных иллюзий, осознал ли свою ошибку, есть ли у него второй шанс? Остановись фильм на убийстве Софьи и последующем самоубийстве Андрея, история была бы знакомой, но, тем не менее, психологически выдержанной, логичной, законченной. Вместо того, картину завершает иноязычное пение (судя по всему, водителя) и кадры ночного города. Вплоть до самого финала авторы вводят в повествование многочисленные частности, тем самым уводя зрителя от цельности кинотекста. В связи с этим, становится сложно однозначно утверждать, что сюжетная линия Андрея является ключевой.

Рядом с молодым человеком, зачарованным идеальным исполнением роли (кстати, в этом плане не могу не отметить очевидную генетическую связь с грандиозным «Черным лебедем» Даррена Аронофски!), вырастает величественная, эпатажная фигура Софьи Мейер, примадонны мирового масштаба. Разворачивается вторая линия, в которой стареющая, но от этого не менее тщеславная и амбициозная, певица задается целью поставить великую оперу Петра Ильича и параллельно обучить премудростям сценической и закулисной жизни свою воспитанницу/племянницу Лизу. 

Можно предположить, что все случившееся с Андреем есть тонкий расчет Мейер, стремящейся направить Лизу и сломить в ней все то, что мешает ей раскрепоститься (в нравственном отношении, в том числе) и стать достойной преемницей таланта их семьи. 

Однако, понаблюдав за образом Мейер, вы увидите, что и ее характер размывается. История обольщения, совращения, покорения не имеет ни достойного начала, ни логичной точки.  Была ли она искренна хоть с кем-то из героев или все они были лишь пешками в ее психологической игре? Была ли она влюблена и может ли финальная сцена встречи с Андреем свидетельствовать о раскаянии? Или улыбка Майер — лишь торжество осуществившегося плана сотворения молодой оперной певицы? Ответы на эти вопросы мутны и неочевидны.

В таком случае, остается третья ключевая фигура этого треугольника, а именно Лиза. Может быть, «Дама пик» — это история о начинающей оперной певице, страдающей от давящего тиранического авторитета тети? Казалось бы, из всего выше сказанного можно заключить, что ключевой линией может быть названа история девушки, проходящей мучительную школу испытаний жизнью, любовью и предательством, но и эта сюжетная линия остается недосказанной, незаконченной. Уже в одном из начальных эпизодов, недоигранным выглядит гнев Лизы в сцене их первой встречи с тетей: за повторяющимся «ненавижу» девушки скрывается какая-то давняя обида и уверенность в том, что Майер погубила мать Лизы. 

Но зритель так и не узнает не только четкой предыстории, но и не верит в «ненавижу» Лизы, сказанное плоским, будничным тоном, с бледной полуулыбкой на лице. Образ Лизы обретает очертания лишь ближе к финалу, по мере накаливания трагедии в сложившемся любовном треугольнике. На мой взгляд, не хватает «крика» ее души, страдающей от двойного предательства и крушения иллюзий и надежд.

Игра в литературу

Недосказанность здесь есть не художественный прием умолчания, но постоянный пропуск важных сюжетных элементов. Пропуски в сюжетной канве накладываются на то и дело обрывающий кадры монтаж, что в результате делает повествование скачущим, не имеющим единого выдержанного вектора. Создается впечатление, что авторы хотели сказать о многом и не сказали ни о чем.

Одной из причин тому являются именно эти беспрестанные метания между героями и их судьбами. Ни об одном из них не сказано достаточно для выстраивания ясного повествования.

Могу предположить, что Лунгин стремился поведать нам историю о том, как искусство вторгается в жизнь актера (и шире — человека) и переделывает его, заставляет жить по своим правилам, по своей философии. Историю о том, к чему приводят игры в карты, в судьбу, в литературу. Да, здесь есть что-то и от Пушкина, есть что-то от Чайковского, есть многое из мотивов современного нам искусства, однако все это выступает лишь платформой, базой, но — для чего? Для постмодернистского эксперимента, в своей нацеленности на массового зрителя доходящего до одномерности и абсурда.

Самые (и, пожалуй, единственные) сильные сцены в картине — эпизоды премьеры оперы. Кричащий психологический накал, эстетически прекрасное визуальное оформление и безупречная актерская игра Ивана Янковского безусловно достойны восхищения. Кроме этих нескольких минут, ничего достойного восхищения и внимания в фильме нет.

Как видите, и здесь Александр Сергеевич не задержался, оставил лишь отпечатки, следы и обрывки своих мыслей. Все это лишь витает в атмосфере и остается невоплощенным в полной мере. Бесспорно, с формальной точки зрения, «Дама пик» — это история о пиковой даме и современном Германне. Но, повторюсь,все это справедливо лишь с формальной стороны. В сущности же, фильм уводит зрителя в сторону от оригинала. А вот куда именно — так и остается вопросом. ■

Диана Приходько