Начну издалека

 Сегодня провинциальные «сюжеты» с новой силой завоевывают не только умы современных режиссеров, поэтов и писателей, но и целые тематические секции конференций по литературоведению, истории и культурологии. Шутка ли, но по материалам исследований издаются целые сборники, разрабатываются туристические маршруты по маленьким городам, которые начинают пользоваться необычайной популярностью. Совсем недавно мне посчастливилось побывать на конференции по литературе (и краеведению), где центральной темой стало восприятие провинции в культуре, что свидетельствует о растущем интересе к текстам, в которых отразилась русская глубинка.

Мне кажется, что такая тенденция в культуре, экскурсионистской практике, научных исследованиях связана, вероятно, с самоосознанием жителя России XXI века, который в этих далеких маленьких (и не очень) безымянных гоголевских городках, прячущихся за бескрайними полями и лесами, невольно ищет что-то сокровенное и милое сердцу – то ли метели Российской империи, то ли дом с мезонином, окруженный липами. А для жителя большого города такие уголочки нашей страны, где все чуть ли не в лицо друг друга знают, – и вовсе что-то из области фантастики! Поэтому, дорогой читатель, я предлагаю вместе прогуляться по «отражениям» городков в русской литературе и посмотреть, как эти города вписывались классиками в сюжет произведения.

«Отражения» провинциального города в зеркале литературы: XIX век

Считается, что первым назвал провинциальный город «городом N» Николай Васильевич Гоголь в бессмертной обличительной комедии «Ревизор». Писателю важно было изобразить систему общественного управления в России, параллельно «прихватив» и все остальные стороны жизни страны, где сложилась такая административная система, при которой государственные служащие безнаказанно воруют, дают и берут взятки, а население это безропотно терпит и даже потакает (в том числе и своим бездействием).

В «Мертвых душах» город N, по мнению литературного критика XIX века Степана Шевырева, – один из героев поэмы (наряду с Чичиковым, Коробочкой, Собакевичем и остальной славной братией): «Есть еще лицо, живущее в поэме своею полною, цельною жизнию и созданное комическою фантазиею поэта, которая в этом создании разыгралась вволю и почти отрешилась от существенной жизни: это лицо есть город N. В нем вы не найдете ни одного из наших губернских городов, но он сложен из многих данных, которые, будучи подмечены наблюдательностию автора в разных концах России и прошед через его комический юмор, слились в одно новое, странное целое». Такое восприятие прочно укрепилось в сознании современников Гоголя и Шевырева, а потом уверенной поступью перешло и в литературоведение XX века. В городе NN (именно так он именуется в самом начале «Мертвых душ») время остановилось, выстраиваются один за другим и толпятся «дома в один, два и полтора этажа, с вечным мезонином», вывески магазинов почти полностью смыты русскими дождями. Главный герой поэмы Чичиков отмечает, что чаще других среди вывесок встречается вывеска «Питейный дом». Город N встречает Чичикова пошлым франтом у гостиницы: это был «молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом».

Именно город N (а не какой-то герой или группа героев) уже долгое время не получает новостей. Город разъезжает в своих собственных экипажах, ведет вполне активный образ жизни, где в правилах казаться тем, чем ты не являешься: «У города этого есть и сад, где деревья не выше тростника, но в газетах, однако, об нем сказано было по случаю иллюминации, что он состоит из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу в знойный день…». Разговоры здесь коротки, отношения между чиновниками семейные: все важные дела неотделимы от семейного быта, а взятки воспринимаются как что-то само собой разумеющееся. Этот город сливается с городом из «Ревизора», от которого хоть три года скачи – до границы не доскачешь! Этот город – вся российская провинция гоголевских времен.

Космос произведений Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина вписан в гоголевский. И поэтому легко, на мой взгляд, провести аналогию между городом Глуповым в «Истории одного города» и гоголевским городом N. Дело в том, что в одной из первых редакций текста «Истории…» Глупов противопоставлялся столице – Петербургу, а значит, задумывался автором как собирательный образ всей российской провинции. Глупов – беспечный, веселый и добрый город, который может даже «приуныть». Глушь и тишь, слепая вера в начальство. Город всегда охотно говел, торговал квасом, медом, хлебом, горчицей и даже некоторое время жил довольно счастливо: «Целых шесть лет сряду город не горел, не голодал, не испытывал ни повальных болезней, ни скотских падежей, и граждане не без основания приписывали такое неслыханное в летописях благоденствие простоте своего начальника…». Здесь юродивому Яшеньке отдают кафедру философии, которую для него нарочно создают в уездном училище. 

Однако в последствии Щедрин заменяет в тексте события, «происходившие в Петербурге» на события, «происходившие в высших сферах» и тем самым нивелирует противопоставление провинции и столицы. Город Глупов, в котором теперь органично сочетаются аллюзии на российских императоров, становится олицетворением всей России. 

Со страниц драмы Алексея Николаевича Островского «Гроза» на нас глядит и вовсе безобразный и пугающий провинциальный город под названием Калинов. «Темное царство» города ведет сонное и размеренное существование. Жители города, как и жители Глупова, с удовольствием говеют. Они верят рассказам странниц и в то, что Литва «с неба упала». Хозяева жизни здесь – купцы-самодуры. Купец Савел Дикой не то что не стесняется говорить о том, что «обдирает» своих работников, он гордится тем, как удачно все придумал: «Не доплачу я им по какой-нибудь копейке с человека, а у меня из этого тысячи составляются». Одно из любимых занятий города – прогуливаться по улицам и демонстрировать наряды. Провинциальный город производит удручающее впечатление, не правда ли? А где же уютные (непременно старинные) милые сердцу усадьбы, ароматные наливки, квашеная капуста? Может быть, у Антона Павловича Чехова?

Конец XIX века

Облик города N конца XIX века наиболее ярко проявился в рассказах Чехова. Знакомое название (или его маркированное отсутствие название в ряде произведений) «город N» открывает рассказ под названием «В суде»: «В уездном городе N-ске, в казенном коричневом доме, где, чередуясь, заседают земская управа, мировой съезд, крестьянское, питейное, воинское и многие другие присутствия, в один из пасмурных осенних дней разбирало наездом свои дела отделение окружного суда». 

Рассказ не случайно начинается с подробного описания одного из самых важных зданий в городе – здания суда. Представьте себе: на дворе осень, а значит – грязь на дорогах, тротуарах (да везде!), серость и сырость даже ранней осенью. Здание суда «поражает и гнетет свежего, нечиновного человека своим унылым, казарменным видом, ветхостью и полным отсутствием какого бы то ни было комфорта как снаружи, так и внутри», обывательские домишки, обступившие здание суда, лунной ночью погружены в тихий сон, а дом, где вершатся судьбы, «один как-то нелепо и некстати, давящим камнем высится над скромным пейзажем, портит общую гармонию и не спит, точно не может отделаться от тяжелых воспоминаний о прошлых, непрощённых грехах. Внутри всё сарайно и крайне непривлекательно. Странно бывает видеть, как все эти изящные прокуроры, члены, предводители, делающие у себя дома сцены из-за легкого чада или пятнышка на полу, легко мирятся здесь с жужжащими вентиляциями, противным запахом курительных свечек и с грязными, вечно потными стенами». Чехов совершенно гениальным способом не только дал описание городка N, но и спрятал за ним сонный и серый образ жизни провинциального города. Жители суетятся, занимаются бесполезными делами, но, на самом деле, жизнь здесь почти остановилась. Их дочери играют на роялях, жены глав семейств пишут глупые романы о том, чего никогда не было и быть не может. Доктор Рагин («Палата № 6»), приезжающий в безымянный городок, решает, что «богоугодное заведение» (больница) вредно для здоровья пациентов и что его непременно нужно закрыть, а больных – распустить. Привет Николаю Васильевичу! И опять не глядит на нас со страниц чеховских произведений милый сердцу городок…

Начало нового века

Повести, написанные в начале XX века, отражают один из самых драматических периодов нашей истории, связанные с народными волнениями. Страшные и ужасные (в прошлом) провинциальные города теперь все больше вызывают чувство жалости. 

Пороки, царящие среди жителей, не становятся предметом жесткой сатиры и обличения, но противопоставление центра и периферии сохраняется. В повести С. Гусева-Оренбургского «Страна отцов» часть города, олицетворяющего провинцию, описывается следующим образом: «Со всех сторон точно сдавленное дровяными складами, лесопилками, фабриками, кирпичными и известковыми заводами, оно носит на себе печать привычной бедности и вековой кабалы. На его улицах, непроходимых осенью, пыльных в зной, с звонким криком играют оборванные дети, - будущие рабочие на заводах и фабриках. Улица ― их школа, потому что только счастливцы из них попадают в городское зареченское училище имени губернатора Безака. <...> Вырастая, эти забытые дети ходят по улицам с гармониками, поют разухабистые и циничные песни, заводят драки с истощенными женами и отголоски разгула их долетают до «центра», который с нагорья смотрит на них угрюмо и подозрительно, пока стоокая ночь не уложит их под заборами, в грязных канавах или в вонючих конурах, называемых жилищами». Согласитесь, перед глазами встает ужасная картина. Автора повести волнует вопрос – какой же он, этот русский человек, житель безымянного города? Какие исторические события привели к такому печальному результату, к тому, что провинция бунтует? Аналогичную картину мы видим в повести М. Горького «Городок Окуров». Россия государство (вне всяких сомнений) уездное. Эта мысль подтверждается диалогом героев Горького.

Колченогий печник Марк Иванов Ключников, «поглаживая голый свой череп и опухшее желтое лицо, сипло спрашивает: - Вот, иной раз думаю я - Россия! Как это понять - Россия? Тиунов, не задумываясь, изъясняет: -Что ж - Россия? Государство она, бессомненно, уездное. Губернских-то городов - считай - десятка четыре, а уездных - тысячи, поди-ка! 

Тут тебе и Россия». И как порешит провинция – так и будет. Решит восстать – и восстанет. Другой вопрос – заблуждением или нет оказывается такое восприятие России в связи с вопросом истоков Октябрьской революции (но это другая тема, которой вплотную занимаются историки уже не одно десятилетие). В произведениях начала XX века изображение уездной глуши было одной из попыток отразить кризисные переломные моменты истории и разобраться в русском характере.

Что дальше?

Получается, что корни трепетного отношения к русской провинции отнюдь не в классической русской литературе XIX века? Именно так. Разворот общественной мысли к уездным городкам произошел позже, то есть тогда, по сути, когда эти городки перестали называться «уездными». С приходом советской власти, намеренно культивировавшей образ сильной провинции, имеющей прочные связи с «центром», подобное отношение к отдаленным землям вошло и в советскую литературу. Подкрепилось оно, вероятно, и ностальгическими описаниями милых усадеб в эмигрантской литературе, и интересом к «духу места» в литературоведческих исследованиях, результаты которых перетекли в экскурсионистику и, в принципе, воспринимаются слушателями при описании того или иного места как очевидные факты. ■

Наталья Дровалева