Мы Вконтакте Мы в Facebook

Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.

Как отключить: Инструкция

Описание к картинке

Меню

Рубрика Тема номера

СТАТЬЯЛитературное преступление

Искусство, и литература в частности, – одно из немногих наслаждений в нашем мире, которые нельзя назвать запретными. Всё неприглядное, опасное и социально неприемлемое становится оправданным и даже необходимым, когда попадает в категорию Вымысла. Даже намёк на то, что чтение может стать нарушением каких-либо правил, вызывает гнев и отторжение. И всё-таки литература, при всей её возвышенности и непорочности, начинается с преступления.

Криминальное прошлое словесности

Однажды, в далёкой-далёкой Исландии боги асы и ваны в знак мира между собой создали самого мудрого человека, Квасира. Когда он пришёл к Фьялару и Галару, те убили его и приготовили из его крови медовый напиток, способный сделать каждого, глотнувшего его, поэтом (скальдом) или учёным. Но и у них не задержался мёд поэзии – его забрал Суттунг как выкуп за другое убийство. Тот постарался оградить напиток от всех, кроме себя: поместил в скалу и поставил дочь Гуннлёд его охранять. Один обманом проник внутрь, соблазнил дочь Суттунга, выпил мёд и принёс его другим богам. Так описывает появление поэзии «Младшая Эдда» Снорри Стурлусона – литература оказывается обязана своим появлением целому ряду преступлений*.

Один добывает мёд поэзии. Иллюстрация к изданию Младшей Эдды XVIII века.

И в реальности словесность от неё не отставала. Миф, сакральное знание о Вселенной, изначально воспринимался как истина, не подвергаемая сомнению. И рассказывались мифы лишь членам племени, прошедшим инициацию*. Но в какой-то момент они начали проникать в среду непосвящённых. Как пишет Е. М. Мелетинский, «отмена специфических ограничений на рассказывание мифов, допущение в число слушателей "непосвященных" (женщин и детей) невольно влекли изменение установки рассказчика и развитие развлекательного момента». Миф перестаёт быть истинным, история превращается в Вымысел. Сказка рождается, когда умирает миф.

Но криминальное прошлое не оставляет литературу и здесь.

Волшебная сказка, как отмечает В. Я. Пропп, почти всегда начинается с «беды», и очень часто в роли завязки действия выступает нарушение запрета. Если в начале сказки мы видим наказ главному герою или героине не совершать определённое действие, то в следующем же абзаце эти слова будут проигнорированы. Сидели бы все царевны по домам, не пили бы царевичи из сомнительных колодцев, не было бы у нас, возможно, ни словесности, ни литературы. Только персонаж-нарушитель может пройти инициацию, стать героем и достичь благополучия. Без Прометея не появится человек, без Евы не начнётся история.

На протяжении истории писатели использовали нарушение семейного, морального или государственного запрета, чтобы создать конфликт. Любовь, неодобряемая обществом, пренебрежение родительским мнением, прелюбодеяние и детоубийство – все эти и многие другие преступления стали частью мировой литературы, а некоторые превратились в узнаваемые клише. Однако до определённого времени преступления не могли стать темой произведения сами по себе.

 

Нарушения литературного кодекса

Сейчас сложно себе представить свод законов создания литературного произведения, которые бы авторы всерьёз стремились соблюдать. Однако на протяжении столетий подобные нормативные поэтики не просто существовали, но и непосредственно влияли на литературный процесс. Одно из самых запоминающихся литературных направлений, отличившихся регламентированностью и бескомпромиссностью стал классицизм, который появился в Европе в XVII веке. Классицисты призывали использовать усовершенствованные принципы из «Поэтики» Аристотеля, в частности правило трёх единств (места, времени и действия) и правила правдоподобия (история – то, что было, поэзия – что должно было быть). За этой абстрактной идеей стояли конкретные люди и даже целые институты. В 1635 году появилась Французская Академия, в задачи которой входила и оценка литературных произведений с точки зрения их соответствия правилам. А они, как известно, существуют, чтобы их нарушать.

Только персонаж-нарушитель может пройти инициацию, стать героем и достичь благополучия. Без Прометея не появится человек, без Евы не начнётся история.

Рашель в роли Химены, постановка XIX века

Самая знаменитая пьеса Пьера Корнеля «Сид» появилась на сцене и в печати в 1637 году, снискала славу своему автору, но… не пришлась по вкусу академикам. Один из членов Академии, Жан Шаплен, написал «Мнение Французской академии о трагикомедии «Сид»», где вынес неутешительный вердикт. Несмотря на все художественные достоинства текста, Корнель не соблюдает единство времени (действие занимает 36 часов вместо 24), действия (вставляет дополнительную сюжетную линию) и, самое главное, создаёт неправдоподобную ситуацию: Химена, как благопристойная трагическая героиня, не может выйти замуж за убийцу своего отца. Ирония состоит в том, что «Сид» запомнился читателям и зрителям больше, чем каноничные трагедии Корнеля, написанные позднее – преступление по статье «литературного кодекса» превратилось в триумф писателя.

Через 150 лет романтики окончательно объявляют правила классицизма недействительными. С этого момента преступление против нынешних законов искусства и создание своих собственных превращается в правило. Различные направления и течения в литературе стараются перещеголять друг друга пренебрежением к правилам, установленным окружающими. XX век порождает направления, которые хотят нивелировать сами понятия «искусство», «литература», «слово»: футуристы, дадаисты, сюрреалисты. Норма превратилась в свою противоположность.

 

Следствие ведут жанры

Древних сказителей преступления интересовали ничуть не меньше, чем подвиги. В этом можно убедиться, если посмотреть мифологию и эпос любого народа на нашей планете. Предательство и убийство Сигурда (Зигфрида), инцестуальный брак Эдипа, разрезание Сетом своего брата Осириса могут привести современного читателя в ужас. Вслед за ними в литературе появляется целое направление произведений, изображающих преступления против нравственности и закона, называемые английским термином «crime fiction» (букв. «криминальная литература»).

Их история начинается с позднего средневековья, когда начали создаваться памфлеты против ведьм, а также посвящённые деяниям Дракулы. Но настоящая популярность к произведениям о преступлениях и преступниках приходит в конце XVIII-начале XIX вв., когда появляется сначала «Ньюгейтский справочник», где публикуются истории преступников, отбывавших наказание в Ньюгейтской тюрьме, а затем «Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции». Эта книга посвящена расследованиям и методам сыска. Вместе с усовершенствованием законодательной и судебной системы установить, кто прав, а кто виноват, становится не так просто. Обвиняемые далеко не всегда оказываются виновными, а потерпевшие – жертвами. Писатели хватаются за новые возможности создания интриги, и появляется детектив. Главный герой, сыщик, который собирает улики и делает умозаключения, появляется у Эдгара По. В дальнейшем именно методы детективов позволяют следить за тем, в каком направлении развивается жанр и как коррелирует с отношением писателей к преступлениям. Кроме унаследованной от Огюста Дюпена логики, Шерлок Холмс использует достижения естественных наук, Эркюль Пуаро и Мисс Марпл – психологии, Жюль Мэгре привлекает эмпатию, а Ниро Вульф – интуицию. Писатели не просто так не меняют главных героев десятилетиями: детективы неотделимы от своего метода и взгляда на мир, они представляют из себя оптимальное средство выражения автором того или иного понимания действительности.

Кроме унаследованной от Огюста Дюпена логики, Шерлок Холмс использует достижения естественных наук, Эркюль Пуаро и Мисс Марпл – психологии, Жюль Мэгре привлекает эмпатию, а Ниро Вульф – интуицию.

Через призму этих персонажей писатели показывают то, как они понимают природу преступления и его причины.

Становление устойчивого канона жанра, где сначала происходит преступление, а в конце детектив находит виновного, ничуть не мешает авторам экспериментировать с формой. Скорее наоборот, самые яркие писатели своего времени начинают изучать неизведанные возможность ещё оформляющегося жанра. Ф. М. Достоевский пишет «Преступление и наказание», заранее рассказав читателям, кто убил и как именно. Интрига строится вокруг того, поймают ли убийцу или он останется на свободе. Порфирий Петрович, который в обычном детективе стал бы главным героем и раскрыл Раскольникова, не только отходит на второй план, но и терпит неудачу. Он догадывается о виновности Раскольникова, но не может этого доказать. Убийца сам вершит правосудие над собой. Достоевский использует детективную канву и в других романах – например, в «Братьях Карамазовых». Здесь уже интрига классическая: мы не знаем, кто убийца, а мотивы и возможности есть у нескольких основных героев. Но нет, собственно, детектива, который соберёт все улики в единую картину – на его месте оказывается читатель. Недаром в конце Достоевский дословно воспроизводит судебное заседание, чтобы у нас был выбор, соглашаться или нет с судом присяжных. Постепенно многие писатели начинают интересоваться природой социального зла, уже не привязанной к религиозной составляющей. Так появляются книги о психологии преступников, о том, как они дошли до нарушения закона.

Николай Каразин. Иллюстрация к роману Братья Карамазовы, 1893.

Эмиль Золя, Теодор Драйзер и другие европейские и американские натуралисты подробно показывают, как из обычного человека общество и семья делают чудовище.

Преступление Жака Лантье, маньяка-убийцы, объясняется совершенно иначе, нежели поведение Клайда Грифитса, попавшего в ловушку обстоятельств и «американской мечты».

В XX веке, однако, уже невозможно так однозначно определить причину преступления. И вот появляется «Посторонний» Альбера Камю, где герой-рассказчик так и не может объяснить, почему он убил человека, зачем он это сделал. Нет никакой причины, есть только череда случайностей и субъективный взгляд на них. Вместе с тем появляется и несправедливый суд, который просто не имеет никакой возможности и желания докопаться до истины. Вообще проблемы законодательной системы приобретают в XX веке особую остроту.  Их сопровождает та же безысходность, которая остаётся после приговора в «Постороннем». Энтони Бёрджесс в «Заводном апельсине» пытается исследовать проблемы наказания и приходит к неутешительным выводам, а Франц Кафка вовсе повергает сомнению любую судебную систему. В романе «Процесс» даже нет самого преступления, и бессмысленность приговора делает его ещё более жестоким.

Вместе с тем подробные описания убийств и изнасилований находят свой путь в жанр литературы ужасов. И хотя многие авторы обходятся лишь мастерски созданным напряжением у читателя, некоторые писатели не могут отказать себе в удовольствии вставить сцены, вызывающие оторопь и отвращение.

 

Произведение и наказание

При определённых обстоятельствах само написание литературного произведения является преступлением, а писатель становится преступником. И если сейчас вы представили себе тоталитарный режим, злобного тирана и книжные костры, то оказались правы лишь отчасти. Среди критиков литературы были и настоящие интеллектуалы, кумиры многих поколений мыслителей. В первую очередь, я говорю о Платоне. Будущий великий философ после встречи с Сократом сжёг все свои трагедии. Позднее, в диалоге «Государство» Платон предлагает изгнать поэтов из идеального общества. По логике философа, если все предметы являются лишь подражанием истинных сущностей, идей, то творцы эпоса, трагедий и комедий, копируя предметы лишь подражают видимости, а не приближаются к подлинному бытию.

Рафаэль Санти. Афинская школа. 1509-1510.

Более того, герои комедий и трагедий вызывают низменные эмоции, а вместо сдержанности и разумности распространяют удовольствие и страдание. Этого Платон в своём государстве допустить не мог: поэтам могли быть разрешены только гимны богам и восхваление добродетельных людей. Его проект так и не воплотился в реальность, но отрицание искусства, возможно, породило «Поэтику» его ученика, Аристотеля. После него идея о порочности литературы как таковой больше никогда не имела таких ярких и знаменитых сторонников, обладавшими столь подробной аргументацией. С приходом христианства в Европу книга стала частью религии, и поэтому высказывания против литературы могли касаться только отдельных текстов, жанров или тематики.

Для борьбы с нарушающими закон литературными произведениями существует множество форм. Одна из самых распространённых – список запрещённых книг (и авторов). Подобные списки существуют до сих пор во многих странах мира: в основном, в них попадают книги, содержащие детскую порнографию и призывы к дискриминации и ненависти. Обычно истории запрещённых списков связаны с законами определённого государства или прихотью монарха. Но существовали и более масштабные, наднациональные проекты. Самый известный из них – Index Librorum Prohibitorum или Индекс запрещённых книг Римско-католической церкви. Он был адресован всем христианам-католикам и должен был защитить их веру и моральные устои от влияния книг еретического или аморального содержания. И основная масса попавших туда произведений относилась к первой категории. Можно объяснить это тем, что грехи плоти считались менее опасными, чем грехи духа. А можно вспомнить, что появился индекс после Реформации, когда церковь нуждалась в восстановлении утраченного влияния на умы европейцев. Соответственно, если запретить читать произведения реформаторов и астрономов, поддерживающих гелиоцентрическое строение Солнечной системы, у верующих не будет повода усомниться в религиозной догме.

С приходом христианства в Европу книга стала частью религии, и поэтому высказывания против литературы могли касаться только отдельных текстов, жанров или тематики.

Index Librorum Prohibitorum. 1559

Современным читателям, которые незнакомы с тонкостями католической доктрины, очень трудно понять, как в списке оказались «Потерянный Рай» Дж. Милтона (прославляющий христианские идеалы), басни Лафонтена, сентиментальные романы «Памела» С. Ричардсона и «Юлия, или новая Элоиза» Ж.-Ж. Руссо. Подобный метод наполнения индекса не мог не сказаться на его распространении: он имел влияние лишь там, где распространялась власть Папы. Европейские монархи, безусловно, оглядывались на него, но предпочитали составлять собственные списки запрещённых книг исходя из политических целей. В 1966 году Индекс был отменён Папой Павлом VI.

Если следовать логике закона, то после суда над книгой и обвинительного вердикта текст забывается публикой и изымается из литературного процесса до его оправдания. Но искусство не похоже на юриспруденцию, и некоторые произведения стали знаменитыми благодаря судебным процессам. Среди них были «Цветы зла» Шарля Бодлера – в 1857 году поэту присудили 300 франков штрафа за нарушение общественной морали, а взамен он получил славу и стал классиком французской литературы. В том же году состоялся процесс и над романом Г. Флобера «Госпожа Бовари». Роман был оправдан, и после этого превратился в бестселлер. В XX веке суды над книгами продолжались: самый знаменитый роман века, «Улисс» Дж. Джойса, был запрещён к публикации в Великобритании и США.

Ценители модернизма даже прибегали к пиратству и контрабанде, чтобы получить заветную копию тысячестраничного произведения, также нарушающего общественную мораль. «Любовник леди Чаттерлей» Д. Г. Лоуренса также не издавался в Великобритании до 1960 года, когда состоялся знаменитый судебный процесс, окончившийся триумфальной победой издателей.

Является ли запрещение произведения преступлением против литературы? Или, по словам Иосифа Бродского, преступно литературу не читать? Ответить на эти вопросы предстоит читателям. Однозначно только одно: литературу и преступление связывают давние и очень своеобразные отношения. Писатель может быть преступником в реальной жизни, но при этом автором гениальных произведений. Персонажи убивают, насилуют, обманывают – и этим притягивают внимание читателей. Книги, которые запрещают, приманивают к себе читателей. И, как сказал Оскар Уайльд: «Если произведение искусства вызывает споры, – значит, в нем есть нечто новое, сложное и значительное». ■

Эльнара Ахмедова

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER

Вход

Войти с помощью социальных сетей

Регистрация

Войти

Зарегистрироваться с помощью социальных сетей

Восстановка пароля

Зарегистрироваться
Войти

Нашли ошибку в тексте?

Снорри Стурлусон. Младшая Эдда. (Язык поэзии. Происхождение мёда Суттунгов).

Мелетинский Е. М. Миф и сказка.