Когда я слышу, что некое произведение является преступлением против литературы, искусства или культуры, всегда вспоминаю то, что сказала моя коллега по поводу «шрамов на лице Парижа»:

– И Сакре-Кёр, и Эйфелева башня, и Центр Помпиду… У них уже столько шрамов, что никто их не замечает.

В литературе последние столетия происходит то же самое: любое «надругательство» над ней в какой-то момент обязательно становится классикой. Даже когда дадаисты хотели уничтожить словесное искусство, они его только преумножили. И когда сейчас нам кажется, что «ну вот эта Нобелевская премия станет последней каплей», вспомните, что роман Г. Флобера «Госпожа Бовари» и стихи Велимира Хлебникова теперь изучают в школе. Всё меняется, даже литературный канон, а тяга писателей и их персонажей к запретному и тайному, наверное, никогда не иссякнет.

А читатели никогда не перестанут вестись на их удочку. Меня всегда привлекала в литературе именно эта особенность – ты можешь совершить любой поступок, даже самый гнусный, и всё сойдёт с рук. Это ведь не ты убил старушку-процентщицу, а Раскольников. И не ты водил за нос следователя. И раскаиваться за несовершённое преступление, вместе с Родей, тоже придётся тебе. За тягой к запретному наслаждению кроется опасность: что, если герой совершит самоубийство, и читателю захочется повторить его вживую? Можно ли обычному человеку положить жизнь на алтарь литературы? Можно. Но она вряд ли превратится в искусство – если только вы не Оскар Уайльд.

Ещё одно тайное удовольствие читателя – обмануть автора, разгадать тайну убийства и расплести сюжетный клубок. И именно в детективе нам нравится предугадывать события, в то время как в произведениях других жанров (что бы ни говорили исследователи) это только раздражает. Писатели не остаются в долгу. Они стараются придумать всё более изощрённые способы разрушить читательские ожидания. На этой войне все средства хороши: изощрённые сюжеты и хорошая память, диковинные персонажи (например, детектив-мошенник) и начитанность, раскрытие интриги в самом начале и даже выстраивание ложных ожиданий. Только один поступок может стать настоящим преступлением против детектива: всё будет разрушено, если читатель сразу заглянет в последнюю главу.

Хотя, если подумать, можно сделать и кое-что похуже – переписать окончание книги или придумать продолжение. И чем ревностнее автор защищает свой текст, тем чаще руки читателя тянутся к клавиатуре. Запретное всегда манит больше, чем доступное.

В конце концов, наша с вами любовь к литературе, желание разбирать её по косточкам и собирать в новое, каждый раз разное целое, внешне может выглядеть как преступление против здравого смысла. Но разве это должно нас волновать?

Всегда Ваш,

Ælfreak

Главный редактор журнала «Эстезис».