По ним учёные пытаются реконструировать литературный процесс, представить более полную картину того, какой была литература тысячи лет назад.

Другой пример фрагмента – неоконченные произведения. Писатели тратят много сил и времени на тексты, которые никогда не обретут задуманного завершения. Смерть, творческий кризис и банальная нехватка времени порождают фрагменты, которые изначально должны были стать законченными произведениями.

Однако ни утрата полного текста, ни незаконченность в силу внешних обстоятельств не делают фрагмент отдельным жанром. Произведение всегда мыслится автором как целое, как носитель законченной мысли. Даже если писатель выбирает открытый конец или предлагает множество концовок на выбор, незавершённость является иллюзией, она работает на общий смысл. Даже короткие афоризмы содержат в себе целостную мысль.

Но, как это всегда бывает в истории литературы, у любого правила есть исключения.

Невыразимое и невыраженное

Конец XVIII века. Переломный момент истории литературы – впервые за многие столетия и даже тысячелетия автор-творец получает полную свободу действий, не ограниченную жанрами и какими-либо условностями. Романтики ищут новый способ выражения смыслов, которые порождаются прихотливым вдохновением. Любые рамки и ограничения мысли воспринимаются как насилие над творчеством. Именно тогда рождается жанр фрагмента.

Как пишет исследователь А. Махов, в романтическом фрагменте важна не столько внешняя незавершённость, сколько незаконченность самой мысли. Обычно автор уже имеет некий замысел того, что он хочет сказать, заранее видит результат логической цепочки, которую изображает в тексте. Фрагмент же писатель начинает без знания того, чем он должен завершиться. Махов проводит параллель с классической риторикой, где «создание текста распадалось на три стадии: оратор (как и поэт) находит мысли (inventio), потом располагает их (dispositio) и лишь затем облекает в словесную одежду, украшает посредством фигур и тропов (elocutio).

Далее следуют стадии запоминания (memoria) и произнесения речи (pronuntiatio, actio)». Романтики же следовали первым трём стадиям в обратном порядке – уже начав сочинять фрагмент, они в процессе понимали структуру и заканчивали тем, что приходили к некой мысли. Письмо само по себе должно было подводить к неким выводам, писатель начинал творить и в процессе творчества выяснял что-то новое, неизведанное. Фрагмент не был изначально сформулирован в голове автора, он рождался как процесс. Именно поэтому фрагмент и не может быть завершён – это не мысль, но путь к ней.

Ф. Шлегель, один из теоретиков Йенского романтизма, в своём 116-м фрагменте писал: «Романтическая же поэзия находится еще в становлении, более того, самая ее сущность заключается в том, что она вечно будет становиться и никогда не может быть завершена». В истинном творчестве невозможно поставить точку – важен сам процесс создания, творения, размышления. Шлегель не мог представить себе мир, неподверженный постоянному изменению. И отразить этот мир с помощью законченных, организованных произведений невозможно – что-то всегда будет ускользать от поэта и мыслителя. Единственной возможностью выразить постоянно меняющуюся сущность мира становится создание текстов, которые не имеют ни начала ни конца – фрагментов. Как Шлегель, так и Новалис делали фрагменты не очень большими, и издавали их сборниками. Внешне разрозненные, фрагменты на самом деле дополняли друг друга, создавая иллюзию законченной мысли. К примеру, в 1798 году Шлегель опубликовал ряд фрагментов в журнале «Атенеум», где были отражены его взгляды на поэзию, а Новалис издал сборник «Цветочная пыльца».

Несмотря на то, что жанр фрагмента был создан писателями и поэтами, изначально он использовался только для того, чтобы передать размышления о мире. Этот жанр не мыслился как полностью художественный – фрагменты могли содержать аллегории и притчи, но в конце концов они всё равно служили лишь как вспомогательные элементы для философии или критики.

Лирический фрагмент

Другие романтики подхватили идею фрагмента и сделали его поэтическим жанром. С. Т. Колридж пишет стихотворение «Кубла Хан, или Видение во сне» (1816) с подзаголовком «Фрагмент», а Дж. Байрон называет поэму «Гяур» (1813) «фрагментом турецкой повести» (a fragment of a Turkish tale). Однако многие произведения, особенно небольшие лирические стихотворения, печатались без заголовков и подзаголовков – и, тем не менее, прекрасно вписывались в жанр фрагмента. В статье о Тютчеве известный литературовед Ю. Н. Тынянов обращает внимание читателей на то, что в небольших стихотворениях-фрагментах «одна метафора, одно сравнение заполняют все стихотворение»:

Именно фрагментарность позволяет романтикам начинать свои стихотворения с «и»: «И опять звезда ныряет» Ф. И. Тютчева, «И на театре, как на сцене света» М. Ю. Лермонтова, «И опять в полусвете ночном» А. А. Фета и т.д. Поэт как будто продолжает мысль, которая началась где-то вне стихотворного текста, и продолжится после того, как будет поставлена последняя точка.

Фрагмент продолжает пользоваться популярностью и у символистов, и у представителей других литературных течений рубежа веков. Особое же значение фрагмент и фрагментарность как основная черта произведения принимают у модернистов и авангардистов. Текст уже не пытается отразить мир, изменчивый в своём бесконечном становлении – поэзия «разрывается» на кусочки, чтобы показать хаос, который её авторы наблюдают вокруг себя.

До своего логического предела фрагмент доходит у дадаистов: Т. Тцара создаёт поэмы, вытаскивая из шляпы отдельные слова, вырезанные из газеты. Каждое слово осмысляется как фрагмент реальности, и они, естественно, не складываются в единую картину, единое произведение. Менее радикальные модернисты, такие как Эзра Паунд, всё-таки пытались придать фрагменту видимость единого текста:

Но внутренние лакуны, обособленность каждого отрезка внутри вроде бы цельного произведения, сразу бросаются в глаза. Это уже не «поток» поэзии романтиков, лишь часть которого мы можем уловить, а собранная из осколков мозаика.

Изначально фрагменты были лишь черепками, жалкими остатками культуры, исчезнувшей навсегда. Ценители собирали по крупицам наследие поэтов античности, мечтая найти в дебрях библиотек и забытых уголках монастырей утраченные манускрипты с полными текстами древнегреческих и римских поэтов. Но в определённый момент целостность перестала быть преимуществом – и тогда фрагмент превратился в жанр. Неважно, поэтический или прозаический, философский или художественный, пространный или лаконичный – фрагмент нёс в себе недосказанность, был подобен прерванной беседе с читателем или самим собой. Фрагмент – часть потока мысли или мозаика, в которой не хватает деталей. ■

Эльнара Ахмедова