Мы Вконтакте Мы в Facebook

Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.

Как отключить: Инструкция

Описание к картинке

Меню

Рубрика Анализ произведения

СТАТЬЯ«Джейн Эйр» как первый феминистский роман

Для большинства русскоязычных читателей роман Шарлотты Бронте остаётся одной из многих историй любви, тогда как в зарубежных университетах его изучают как первый феминистский литературный манифест, открывший сознанию современников не просто внутренний мир женщины, но женщины, которая определяет себя в первую очередь как «человека».

Моя любимая учительница по литературе в школе часто цитировала Маяковского: «Я – поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом», подразумевая, что биография автора – это дело вторичное, важнее всего разобраться, что же он хотел сказать, и как нам это его высказывание интерпретировать. Такой подход, конечно, имеет право на существование, но куда интереснее рассматривать литературное произведение с позиции как авторской биографии (и даже любовных историй), так и с позиции соответствия тому или иному историческому времени.

 

Роман в контексте викторианской эпохи

«Джейн Эйр» была опубликована в 1847 году под мужским псевдонимом Каррер Белл (Currer Bell), спустя десять лет после начала правления королевы Виктории, которое в русле общественной жизни характеризовалось предельным консерватизмом и строгой моралью. Отзывы, как водится, были диаметрально противоположными. Среди поклонников романа оказался знаменитый английский писатель, Уильям Теккерей, который вспоминал, что читал «Джейн Эйр» с «восторгом, удивлением и радостью», и называл автора «крохотной, суровой Жанной д’Арк, идущей на нас походом, чтобы укорить за лёгкость жизни, лёгкость нравов».

Шарлотта Бронте. Гравюра по портрету Г. Ричмонда, ок. 1850 года

Шарлотта Бронте. Гравюра по портрету Г. Ричмонда, ок. 1850 года

Именно ему Бронте посвятила второе издание, даже не догадываясь, как удивительно похожа история жизни Теккерея на коллизии мистера Рочестера: жена писателя была психически нездорова, он был вынужден прятать её в клинике и искать гувернанток для двух своих дочерей.

Джейн Эйр (кадр из фильма Джейн Эйр, режиссёр Кэри Фукунага, 2011)

Джейн Эйр (кадр из фильма Джейн Эйр, режиссёр Кэри Фукунага, 2011)

Конечно, сплетники заговорили о том, что это история любви самой Шарлотты и Теккерея, общественность была скандализована, а роман буквально смели с полок. А вот Элизабет Ригби, леди Истлейк, считала произведение суровой Жанны д’Арк вульгарным и антихристианским, проникнутым «духом сопротивления».

 

Феминистический протест

Как ни странно, именно это нелестное в устах критика выражение – «дух сопротивления» – лучше всего описывает характер Джейн Эйр, бедной сироты, которая всю свою жизнь боролась за право поступать так, как хотела она, а не так, как требовало общество.

Пожалуй, главное, что обращает на себя внимание в романе – это настойчивое требование равенства. Когда камеристка мисс Эббот отчитывает маленькую Джейн за то, что она набросилась на «молодого хозяина» Джона Рида (на самом деле, это был всего лишь ответ на его побои и грубость), она тут же реагирует: «Хозяина? Как так – хозяина? Разве я служанка?». И камеристка, и служанка Бесси, и сама миссис Рид, вдова дяди Джейн, единственного её родственника после смерти родителей, наперебой твердят девочке, что её обязанность – угождать миссис Рид, ведь она ей всем обязана. Но Джейн это непонятно: ведь это же не даёт право женщине относиться к ней как к человеку низшего сорта. 

Требование равенства звучит и в словах, которые воспринимаются как жизненное кредо Джейн Эйр: «Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар – я уверена в этом, – и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас». Но, конечно, в рамках феминистического дискурса нас больше всего интересует требование равенства между мужчиной и женщиной.

В знаменитой сцене между ней и мистером Рочестером в двадцать третьей главе Джейн произносит слова, которые являются квинтэссенцией всего её миропонимания: «Вы думаете, я говорящий автомат? Механизм, лишенный чувств? И стерплю, чтобы мой кусочек хлеба был вырван из моих уст и капелька моей живой воды выплеснута из моей чаши? Вы думаете, что, раз я бедна, безродна, некрасива и мала ростом, у меня нет души, нет сердца? Вы ошибаетесь! У меня есть душа, как и у вас, и сердце тоже! И если бы Господь даровал мне немного красоты и много богатства, я бы добилась того, чтобы расстаться со мной вам было бы столь же тяжко, как мне теперь расставаться с вами. Сейчас я говорю с вами без посредничества обычаев и условностей или даже смертной плоти: моя душа обращается к вашей душе, словно они обе миновали врата могилы и мы стоим перед Божьим Престолом равные – потому что мы равны!».

Вне всякого сомнения, это производило эффект разорвавшейся бомбы. Девушка, столь свободно обращающаяся к мужчине, первая признающаяся ему в любви, поглощённая страстями (и не падающая от них в обморок), да ещё и декларирующая равенство между полами, по крайней мере, в области выражения чувств – есть от чего прийти в ужас благовоспитанной викторианской барышне! Всё та же мисс Ригби, откликаясь на слухи о том, что роман написал не Каррер Белл, а женщина, с негодованием пишет, что, должно быть, это женщина, «которая давно уже потеряла право на общество лиц одного с нею пола». 

«Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар – я уверена в этом, – и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас».

Современные читатели, впрочем, признание Джейн понять могут и не воспринимают это как нечто из ряда вон выходящее, однако другая, не менее известная, сцена романа способна оставить в замешательстве и спустя несколько веков. Когда Джейн узнаёт, что у её возлюбленного есть психически нездоровая жена, она принимает решение покинуть его, невзирая на чувства, хотя мистер Рочестер предлагает ей уехать на юг Франции и жить там, где их никто не знает. Она отказывается стать его любовницей, но только ли потому, что это считалось аморальным? Ведь Рочестер совершенно справедливо замечает: «Неужели лучше ввергнуть своего ближнего в отчаяние, чем преступить созданный человеком закон, если это никому не принесет вреда? Ведь у тебя же нет ни друзей, ни родных, которых ты бы оскорбила, живя со мной». И ответ Джейн самой себе здесь принципиально важен. Она говорит: «Я оскорблю себя. Чем глубже мое одиночество, без друзей, без поддержки, тем больше я должна уважать себя». Решение стать любовницей оскорбит не викторианскую мораль, не отсутствующую семью, не общество – но её саму. Если Джейн Эйр и может на что-то опереться, то это что-то – её собственные принципы, её свободный выбор. Как бы ни было заманчиво предложение Рочестера, это всё-таки его видение их общего будущего. «Я свободное человеческое существо с независимой волей», – декларирует Джейн, и Рочестер вынужден с ней согласиться: «В руке моей она, как тростник, я мог бы согнуть ее двумя пальцами; но какой толк, если бы я согнул ее, если бы я растерзал, раздавил ее? Загляните в эти глаза, перед вами существо решительное, неукротимое, свободное!»

 

Женщинам должно быть позволено реализовать свои таланты

Весь роман Джейн сопротивляется навязанным ролям, и в этом сопротивлении, конечно, очень много самой Шарлотты Бронте, которая страстно желала писать, в то время как общество предлагало женщине сидеть дома с детьми и заниматься домашним хозяйством, либо, если женщина одинока, максимально «приличной» для неё считалась работа гувернанткой.

Устами Джейн она выражает протест против такого однобокого понимания женской природы: «Предполагается, что женщине присуще спокойствие; но женщины испытывают то же, что и мужчины; у них та же потребность проявлять свои способности и искать для себя поле деятельности, как и у их собратьев мужчин; вынужденные жить под суровым гнетом традиций, в косной среде, они страдают совершенно так же, как страдали бы на их месте мужчины. И когда привилегированный пол утверждает, что призвание женщины только печь пудинги да вязать чулки, играть на рояле да вышивать сумочки, то это слишком ограниченное суждение».

Джейн Эйр спорит с миссис Рид (иллюстарция Ф. Х. Таунсенда)

Джейн Эйр спорит с миссис Рид (иллюстарция Ф. Х. Таунсенда)

Джейн Эйр как новый тип героини романа

Упрощая и обобщая, привычный женский образ в викторианском романе – этакая кисейная барышня. Любая мало-мальски приличная девица обязана немного музицировать, писать акварели в альбомах, обладать томной бледностью, падать в обморок от переизбытка чувств и быть красивой и грациозной, как нежная лилия.

Джейн Эйр решительно из этого канона выбивается. Посудите сами – бедна, подчёркнуто некрасива, максимально рациональна, отчасти даже холодна, постоянно пытается сдерживать лавину своих совсем не английских страстей. Злой ребёнок внутри неё (как в сцене в красной комнате), не находит выхода в Джейн так, как это происходит с её своеобразным двойником – безумной Бертой Мэзон, которую мы (глазами Джейн) даже не видим в человеческом облике. 

Если Джейн Эйр и может на что-то опереться, то это что-то – её собственные принципы, её свободный выбор.

Умение владеть собой, рассуждать, слушать не только сердце, но и разум – это вроде бы мужская прерогатива, и «покушение» Джейн на традиционные психологические особенности гендера – в XIX веке явление совсем новое.

В эссе, посвящённом романам Шарлотты Бронте и её сестры Эмили, писатель и критик Вирджиния Вулф замечает: «Быть во всех случаях самой Джейн Эйр не всегда удобно. Прежде всего это означает постоянно оставаться гувернанткой, и притом влюбленной, в мире, где большинство людей, – не гувернантки и не влюблены». Быть женщиной в мире, принадлежащем мужчинам, сложно в любом веке. Но быть свободным существом с независимой волей можно всегда. ■

Екатерина Орлова

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER

Вход

Войти с помощью социальных сетей

Регистрация

Войти

Зарегистрироваться с помощью социальных сетей

Восстановка пароля

Зарегистрироваться
Войти

Нашли ошибку в тексте?