Верующий с сомнениями

Когда-то давно сам Скорсезе, романтизировавший католичество, собирался стать священником, поэтому его личность давно раздирал центральный конфликт романа Эндо, автора важнейших книг в истории христианской мысли. Не менее близка ему была личность главного японского писателя-католика и его творчество в целом, посвящённое проблеме внедрения христианства в буддистской Японии. Поворотной точкой для Скорсезе стало то, что в 35 лет он тяжело заболел и, будучи при смерти, начал отчаянно бороться за свою жизнь. Вера дала ему силы на эту борьбу,  поэтому с тех пор он называет себя «верующим с некоторыми сомнениями». По его словам, «эти сомнения толкают меня вперед, заставляют искать ответы на вопросы: каковы окружающие меня люди; что такое Бог».*

То, что на переосмысление сюжета  и реализацию замысла ушло тридцать лет сбивает меня с толку не меньше, чем многочисленные восторженные рецензии на этот фильм (в том числе даже рецензия «Афиши»). «Оскар» обошёл эту картину стороной не напрасно. В фильме не видно ни Японии XVII века (пусть он и снимался на Тайване), ни объективного взгляда на столкновение двух религий. Он представляет собой довольно аккуратную кальку сюжета романа, сдобренную «голливудским» видеорядом. Поскольку экранизация максимально приближена к сюжету книги, она имеет полное право на существование. К тому же, она, конечно, станет самым заметным обращением к творчеству Эндо за многие годы. 

До этого «Молчание» было экранизовано лишь однажды, в 1971 году, через пять лет после выхода самого романа в 1966 году. Монументальная версия режиссёра Масахиро Синода была высоко оценена критиками, и на неё во многом опирался мэтр Скорсезе. Неслучайным, по мнению критиков, является и то, что название фильма Скорсезе совпадает не только с названием оригинала, но и с названием культовой артхаусной картины Ингмара Бергмана – и даже манера съёмки мексиканца Родриго Прието, отмеченная номинацией на «Оскар», сближает крупные планы азиатских пейзажей со скандинавскими ландшафтами.

Если большая часть романа «Молчание» построена как повествование от первого лица – в форме дневника в письмах одного из молодых миссионеров Себастьяна Родригеса, то фильм также крутится вокруг него. Родригес почти сразу становится центральным персонажем, полностью вытесняя с экрана своего товарища Франсиско Гаррпе. Третьего миссионера Жоана де Санта-Марта Скорезе справедливо не включает в сюжет вовсе как безнадёжно третьестепенного персонажа, которому и в самом романе посвящена лишь пара абзацев. Если Родригеса играет, возможно, слишком миловидный для этой роли Эндрю Гарфилд, чей образ намеренно приближен к облику Христа, образ Гаррпе по контрасту достался актёру с нестандартной внешностью – Адаму Драйверу. Эти два португальца-иезуита отправляются на поиски своего якобы отрёкшегося от веры учителя отца Феррейры (Лиама Нисона).

Фильм заявленный как англоязычный, по сути, двуязычен – многие реплики звучат на японском, что отражает столкновение восточной и западной цивилизаций. Действие разворачивается в некой очень условной реальности, в которой очень мало осталось от средневековой Японии. Чем больше сюжет концентрируется вокруг переживаний Родригеса, тем неудачнее  он становится, и тем искусственнее кажутся страдания героя. Главная интрига – отречётся ли он от веры – это то, что должно держать зрителя в напряжении до конца почти трёхчасового фильма. Однако, этому персонажу и тем тоннам пафосных мыслей, которые он изливает, просто не веришь. 

Куда убедительнее выглядит коварный японский инквизитор Иноуэ, заведомо уверенный в том, что сможет сломить Родригеса. Страдания португальца выглядят нелепыми, учитывая, что люди вокруг него умирают за провозглашенные им идеи, в то время как он сам находится почти в полной безопасности, ведя светские беседы с инквизитором о положении религии в Японии. Однако, он настолько самонадеян, что постоянно сравнивает себя с Христом, попутно задаваясь вопросами, которые мучили людей задолго до и после него: Почему Бог молчит, наблюдая за страданиями людей? Молчание Бога – это и есть центральная тема и романа, и его экранизации, давшая название обоим. Интересно, что под конец фильма Бог неожиданно заговорит, но его голос раздастся только в искажённом сознании Родригеса. 

Болото, на котором ничто не может прорасти

Как справедливо отмечали многие обозреватели, конфликт религий представлен в фильме однобоко – японцы слишком невежественны или жестоки (инквизитор Иноуэ так и вообще показан каким-то сказочным злодеем), а католики великодушны и благообразны. Жесткость преследователей католиков намеренно подчёркивается, тогда как варварства самих миссионеров по отношению к японцам намеренно полностью исключены из сюжета. Следовательно, скрывается печальная истина – всякая религия жестока, особенно, когда её насильственно насаждают. Из-за этого несоответствия фильм сложно воспринимать всерьёз. В конце показывают падение миссионеров – и Феррейры, и самого Родригеса (а вместе с ними и католичества), но последнего быстро оправдывают тем, что он якобы тайно сохранил веру. Однако, в своём пафосе этот герой выглядит довольно лицемерным, особенно в те моменты, когда обличает своего Иуду – японца Китидзиро, с которым может соревноваться в слабости натуры. 

В последней сцене мы видим искусственно состаренного, скрюченного в гробу Родригеса с припрятанным крестом – финал просто вопиющий по своей слабости и неубедительности. в книге та же мысль передана куда более тонко и ненавязчиво с помощью размышлений главного героя (Родригеса): «Несомненно, священнослужители сочли бы его святотатцем. 

Но, предав их, он не предавал Господа. Он любил Его теперь новой, иной любовью, и, чтобы возлюбить так, он должен был вынести то, через что он прошел. «Я последний христианский священник в этой стране. Господь не молчал. За него говорила вся моя жизнь...».

Обе главные интриги фильма разочаровывают своим развитием – падре Феррейру, с которого всё началось, показывают всего минут пять в конце, а Родригес, весь фильм бросавшийся громкими словами, оказывается слишком сердобольным, чтобы отстоять свою позицию до конца. Даже Феррейра и тот пережил пытки, а Родригес отделался лишь испугом. История Себастьяна – это не история сражения за веру, а история борьбы со своими внутренними демонами – неумеренной гордыней и честолюбием, завершившаяся их полной победой. Сюсаку Эндо принято называть «японским Грэмом Грином» из-за общности сюжетов – в романе «Сила и слава» тоже показан образ неблагочестивого католического священника в эпоху религиозных гонений.

Другое понимание заглавия книги и фильма – это молчание самих отступников, вынужденных жить в Японии под чужим именем и замалчивать свою истинную веру. Кстати, известно, что падре Феррейра – реально существовавшая личность, не менее подлинная, чем события, описанные в книге. 

Поэтому жанр романа – историческая драма, в которой реалии времени, разумеется, отображены не документально, а значительно переосмыслены автором. Скорсезе сохраняет одну из основных мыслей книги: Япония – это болото, на котором ничто не может прорасти, побеги христианства не дают всходов. Как начинания увязают в этой трясине продемонстрировано в красках и в романе, и в фильме. Сначала португальцы свободно проникли на остров, но после смены власти новоявленных японских христиан заставляют попирать ногами фуми-э – лики Христа и Девы Марии, пытают их на водяных крестах и на костре. Даже обращённые японцы наивно верят не в библейского Христа, а в языческого бога-солнце. Однако, полемизирующий со Скорсезе и Эндо православный священник Дмитрий Березин высказывает противоположную мысль: «…это не значит, что какие-то народы не могут быть приобщены к христианству. История православной миссии в Японии, труды святителя Николая Японского наглядно это показали».* 

Другой не менее точно подобранный Эндо образ (он много размышлял о природе христианства в Японии во время учёбы во Франции): католичество – это «плохо подогнанный костюм западного покроя»*, которым снабдили японцев миссионеры, не пытаясь преобразить его в кимоно. То есть плачевное положение христианства в Японии того периода и повсеместные религиозные гонения объясняются не только и не столько невежеством японцев, а непросвещённостью самих миссионеров, игнорировавших различия культуры и менталитета. Как говорит в фильме Иноуэ: «Родригес невежествен и поэтому отречется».*

Причина провала фильма Скорсезе и в том, что задуманное как глубоко личное кино – результат прочтения и длительного осмысления книги режиссёром, он был в итоге подан как картина для массового зрителя со всеми неизбежными в этом случае упрощениями. Странно, что фильм не сказавший ничего нового, был воспринят как великое философское и религиозное откровение Скорсезе, хотя его несомненной заслугой можно считать обращение к непопулярной книге и бережную работу с первоисточником. ■

Ксения Емельянова