Мы Вконтакте Мы в Facebook

Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.

Как отключить: Инструкция

Описание к картинке

Меню

Рубрика Анализ произведения

СТАТЬЯ«Шицзин» – книга, ставшая менталитетом

У каждой мировой культуры есть свой «краеугольный камень», своеобразная начальная точка. Нередко в этой роли выступает именно книга, в которой впервые фиксируются ценности молодой цивилизации. Как правило, это сборник программных произведений, религиозных или философских (например, Библия или индийские Веды). Китайская же культура, как цветок из семечка, во многом «выросла» из поэтического сборника. Это – знаменитый «Шицзин», или «Книга песен», составленный, по легенде, самим Конфуцием.

Что такое «Шицзин»?

Легендарная «Книга песен» - это сборник, в который вошло 305 поэтических произведений китайской архаической древности – от бесхитростных народных запевов до замысловатой придворной дидактики и эпических поэм. Временные рамки создания произведений «Шицзина» - с ХII по VI век до нашей эры, и в нем есть как уже более «передовые» произведения эпохи «Весны и Осени», так и архаичные тексты времен начала династии Чжоу. Но все их объединяет одно: они отличаются высочайшим уровнем и разнообразием поэтического мастерства. 

Именно здесь значительно раньше, чем в литературах европейского Древнего мира, появляется рифма. И не только она.

Конфуций, 1770

Конфуций, 1770

Сложные системы рифм, различное количество строф, широкий арсенал выразительных средств – гипербол, параллелизмов, рефрена, риторического вопроса. Перед нами поэзия, уже с уверенностью умеющая пользоваться этой богатой палитрой, прошедшая долгий предварительный период существования в устной традиции.

Важно отметить, что «Шицзин» - изначально книга именно песен, а не стихов. Поэзия Древнего Китая пелась под аккомпанемент, и некогда у каждого из текстов «Книги песен» была своя мелодия, утерянная ныне в веках. Некоторые из текстов даже становились частью синкретического единства музыки, танца и текста. Эти обрядовые корни легко угадывались по особой стройности ритма и характерным для ритуальных песнопений повторам.

Говоря о «Книге Песен», мы будем оценивать как содержание её текстов, так и композицию, в которой они выстроены, ведь у этого на первый взгляд очень разнородного сборника при более внимательном изучении прослеживается четкая логическая и эмоциональная структура. 

Как отдельные элементы коллажа складываются в единую картинку, так и тексты «Книги песен» создают перед глазами читателя срез общества – настолько полный, насколько это вообще возможно.

 

Строение и особенности литературного памятника

«Шицзин» разделен на 4 неравные части. Первая, и самая объемная по размеру – «Гофын» или «Нравы царств», великолепный коллаж из 160 народных лирических стихотворений 15 различных древних княжеств Китая. Название «Нравы царств» не случайно. Китайские правители издревле приказывали специальным гонцам-«путникам» собирать фольклорные песни в своих владениях, чтобы лучше понимать чаяния простого народа (и, соответственно, лучше им управлять). Благодаря труду «путников» до современного читателя дошел огромный пласт любовных, трудовых, обрядовых и военных песен китайского народа во всей их непосредственности и самобытности.

Переживания людей, о которых рассказывается в многочисленных текстов «Гофына», понятны даже 25 веков спустя: обида покинутой жены, радость первой любви, гордость за лучшего охотника в селении, тоска солдата по дому... Некоторые стихотворения совсем коротки (2-3 строфы), в некоторых излагается целая история жизни, но все они полны ярких эмоций и образов, отличаются тонкой наблюдательностью в отношении явлений природы и человеческой психологии. Именно эту часть «Шицзина» литературоведы считают самой ценной и сравнивают с корнями, из которых вырастает раскидистое дерево китайской поэзии последующих веков.

                   Отрывок из песни «На чужбине»

Сплелись кругом побеги конопли,

Где берег ровную раскинул гладь...

От милых братьев я навек вдали,

К совсем чужой я обращаюсь — мать...

К совсем чужой я обращаюсь — мать,

Она ж меня совсем не хочет знать.
Вторая и третья части «Шицзина» - так называемые «Оды», которые делятся на «Сяо я» («Малые оды») и «Да я» («Большие оды»). И по своему содержанию, и по стилистике они отличаются от «Нравов царств», представляя собой уже более поздний этап развития китайской поэзии. 

Слово «я», переведенное как «оды», на самом деле более многозначно, и обозначало особый жанр придворных песен. Вот только несколько из его значений: «изящное», утонченное», «благовоспитанное»…

И в самом деле, в разделе «од» перед нами уже не бесхитростные народные песни, а все богатство придворной поэзии с ее специфической тематикой и задачами: славословия, обличения, эпические сказания о деяниях царей. Но это не значит, что «я» полностью оторваны от фольклорных корней. Несмотря на светскую переработку, в них мы находим те же человеческие переживания, что и в «Нравах царств» - почтение к долгу, радость дружбы, любовь к труду, жажду справедливости; хоть и облечены эти простые ценности в несколько более прихотливую оправу. В особенности близки фольклору «Малые оды». 

Еще одна важная примета этой части «Шицзина» - возросшая роль социальной тематики. Дворцовая борьба неизбежно порождала своих недовольных, и именно они подают голос в этой части книги: ищут примирения с охладевшим к ним правителем или, напротив, яростно обличают несправедливых вельмож, рисуя яркую картину народных страданий и тягот жизни при дворце. 

Всего в «Сяо я» входит 40 текстов, которые, по мнению исследователей, находятся на втором месте по значимости после «Гофына».

                   Из песни «Не думай о печалях»

Большую телегу вперед не пускай —

В пыли затуманится свет.

Не думай о многих печалях своих —

В смятении выхода нет.

В «Великих одах» поэтический язык еще более усложняется, и придворное назначение включенных в него произведений гораздо более ощутимо. Раздел состоит из 31 оды, большинство из которых имеет реальную историческую и политическую подоплеку: это творения, посвященные правителям прошлого и настоящего, воспевающие различные эпизоды существования царства Чжоу – переселение на новые земли, военные походы, постепенный упадок и захват власти «бесчестными царедворцами». Это поистине эпическое полотно, остро перекликающееся для читателя того времени с современностью, ведь «прекрасное прошлое» оставалось недоступным идеалом, а нынешние правители не были в состоянии ему соответствовать.

Фрагмент рукописи «Шицзин»

Эмоциональность в текстах становится еще более яркой, легкая печаль превращается в безнадежные сетования, а радость – в раболепный восторг. Славословия чередуются с яростными обличениями, и нередко даже в одном произведении. Возвышенный тон, обилие гипербол и торжественных формул далеко уводят нас от лаконичной и точной простоты «Гофына». Но, вместе с тем, налицо возросшая сложность текстов, все большая тяга к философствованию и абстрактному мышлению, стремление не просто передать сиюминутное чувство, а рассказать полноценную историю.

Из «Оды в поучение беспечному царедворцу»

В дни, когда небо являет жестокость и гнев,

Не подобает над этим шутить, обнаглев.

Правдою правда в словах у меня, старика,—

Ты же хоть молод, а гордость твоя велика;

Так не считай же безумными сказанных слов! —

Горе в забаву себе обратить ты готов.

Видишь: пожар все сильней и опасней везде,

Только лекарства не сыщешь ты в помощь беде!

Четвертая часть «Шицзина», «Сун», или «Гимны», считается одной из наиболее древних в сборнике. Поэтически, по мнению многих литературоведов, тексты «Сун» слабее, в них не так четко прослеживается рифма и структура текста, однако по накалу эмоций они, безусловно, расположены в сборнике логически правильно, подводя читателя к молитвенной кульминации. Восторженным, гиперболизированным языком в гимнах повествуется о близких и уважаемых каждым китайцем темах – почитании предков, заботах об урожае, судьбах прародителей великих домов. Большая часть гимнов (31 из 40) вдохновлена жизнью правящего дома Чжоу, знакомя читателя с реалиями его прошлого и настоящего. 

Тексты жанра «сун», по мнению китайских исследователей, отличались от од и народных песен более «мягким» и «текучим» звучанием, и исполнялись в храмах в качестве торжественных песнопений. Состояние возвышенного восторга, искреннего религиозного порыва пронизывает эти тексты, завершая «Шицзин» также на ноте высокого эмоционального накала. 

                  Гимн «Благодарение за урожай»

Риса довольно и много теперь ячменя

В год урожайный — и полон высокий амбар!

Ныне несчетные меры зерна у меня.

Сварим хмельное мы и молодое вино:

В жертву да будет всем дедам и бабкам оно.

Все мы исполним обряды — в избытке зерно!

Счастье великое будет нам небом дано.

Это поистине эпическое полотно, остро перекликающееся для читателя того времени с современностью, ведь «прекрасное прошлое» оставалось недоступным идеалом, а нынешние правители не были в состоянии ему соответствовать.

Секреты структуры

Общая структура «Книги Песен» ­­­– своеобразный «путь» от искренних и ярких народных песен до более рафинированной, но зато обогатившейся рядом новых тематик и форм придворной поэзии, затем – погружение в историю «прекрасного прошлого» на страницах торжественного эпоса и, наконец, молитва как выражение надежды на достойное будущее. Если рассматривать «Шицзин» с точки зрения ключевой для любого китайца пары понятий «общее-частное», в книге проходится путь от частного (глубоко личной лирики) к «общему» (история и священный обряд).

Примечательна и структура расположения текстов в каждой отдельной главе «Шицзина». На первый взгляд, стихи в разделах следуют друг за другом хаотично: то пара родственных по тематике текстов, то нечто совершенно выбивающееся из общего ряда. 

Юань Цзян. Остров Пенглаи (1708)

Юань Цзян. Остров Пенглаи (1708)

Но при прочтении всей книги начинает прослеживаться определенная логика. Начало каждой главы – ряд следующих друг за другом разноплановых произведений, сразу демонстрирующих все богатство входящих в нее тематик и жанров. По своему характеру они более легкие, «вводные», демонстрирующие особенности жанра.

Самые поэтически сильные песни, как правило, припасены для середины или конца раздела, они умело обрамляются не менее мощными, контрастирующими с ними текстами, для достижения максимального воздействия на читателя. Последний же стих в каждом разделе можно назвать «переходным» к следующему: как правило, его тематика и настроение отчасти родственны песням предстоящей части.

 

А был ли Конфуций?

Вопрос о том, какой вклад внес Конфуций в создание «Шицзина», не один век волнует исследователей. Некоторые ученые утверждают, что Конфуций не мог быть составителем сборника, так как первый список песен, практически идентичный существующему набору текстов в книге, датируется тем моментом, когда великому мыслителю было всего 8 лет.

С другой стороны, это не исключает вероятности того, что впоследствии Конфуций был одним из редакторов «Книги песен», а возможно, даже составителем финального варианта, точное время появления которого неизвестно. По свидетельствам многочисленных учеников Конфуция и авторитетного китайского историка Сыма Цяня, философ лично отобрал из более, чем 3000 текстов устной традиции 305, вошедшие в итоговый вариант, и даже спел каждое из них, аккомпанируя себе на цине (древнекитайский ударный инструмент). 

Сколько бы историки литературы ни спорили о причастности Конфуция к созданию сборника, непреложным фактом остается то, что он прекрасно знал стихи «Шицзина» и цитировал их своим ученикам наизусть. Великий философ считал «Книгу песен» одним из лучших источников мудрости о человеке, жизни и том, как должно в ней поступать. В программном трактате конфуцианства «Лунь Юй» мыслитель сравнивает человека, не читавшего «Шицзин» с тем, кто «стоит молча, повернувшись лицом к стене» и отмечает, что ни в одном из 305 стихотворений сборника «нет порочных мыслей».

Конфуций считал, что «Книга песен» имеет огромное значение для нравственного воспитания граждан, и впоследствии сборник вошел в классический конфуцианский канон «Пятикнижие», вместе с «Книгой Перемен», «Каноном исторических писаний», летописью «Весны и осени», а также «Записками о правилах благопристойности». Изучение «Книги песен» стало частью классического чиновничьего образования, признаком хорошего вкуса. Толкователи конфуцианского канона находили для простых народных песен самые невероятные значения, ненавистники канона пытались его уничтожить, но самое главное: книга продолжала быть у всех на устах.

И интерес к ней был отчасти похож на любопытство ребенка, впервые в жизни рассматривающего себя в зеркале.

 

Книга, из которой вырос менталитет

Мы никогда не узнаем, какими были остальные две с лишним тысячи стихотворений, не вошедшие в «Шицзин». История не пощадила и сам сборник, дошедший до нас в единственном списке, что уж говорить о песнях, оказавшихся «лишними»?

Конфуций отбросил все «неугодные» тексты, оставив лишь те, которые, по словам историка Сыма Цяня, «могли быть полезны для торжества идеального порядка вещей, правления обрядов и долга». Вычеркнув «лишние стихи» при составлении канонической книги, он тем самым вычеркнул их и из истории литературы, и из формирующегося китайского менталитета. Какие же качества он оставил? Не будем перечислять весь спектр, но отметим то, что, на наш взгляд, наиболее значимо.

Трудолюбие.

Первое, что бросается в глаза при прочтении «Шицзина» - обилие описаний труда, при этом даже в любовной лирике. Влюбленная лирическая героиня в многочисленных песнях сборника не вздыхает бесцельно, глядя на луну – она вяжет хворост и собирает подорожник, а уж рвать с возлюбленным репу – для нее поистине верх блаженства! Тяжелый труд описывается как нечто неотъемлемое от жизни, по поводу чего даже не возникает вопроса «хочу или нет?». 

Ориентация на «общее».

Чувством коллективности пронизаны многие тексты «Книги песен». Это и радость общего труда, и стремление угодить желанным гостям на пире, и насмешка над человеком, нарушающим правила поведения. «Народ» предстает в поэзии «Шицзина» как единая, мощная сила, в которой, в отличие от испорченного дворцового общества, не может быть разногласий. 

Непосредственность.

Лирика «Книги песен», особенно первой ее части, полна искренних и непосредственных эмоций: любви, восхищения, радости, ревности, преданности, гордости, страха за будущее. 

 

 
 
 
Толкователи конфуцианского канона находили для простых народных песен самые невероятные значения, ненавистники канона пытались его уничтожить, но самое главное: книга продолжала быть у всех на устах.

Именно здесь впервые в истории китайской цивилизации эти чувства были зафиксированы и стали образцами для последующих читателей, задавая определенный алгоритм мыслей, чувств, ассоциаций. Выражается это и на уровне языка. Например, существующая современная китайская поговорка ««Один день без тебя тянется, как три осени» - почти прямая цитата из любовной лирики «Шицзина»:

Лишь день мы в разлуке, а кажется мне:

Три времени года я жду!

Умение видеть мимолетную красоту.

Поэтические образы книги не оторваны от реальности, а, напротив, крепко укоренены в ней. Селезень и уточка; густая крапива; падающие в саду сливы; пожелтелый лист, гонимый ветром – все эти явления нередко выступают как иносказание (например, чета уток – символ семейного счастья в Китае). Но, вместе с тем, их красота ценится не только как отражение эмоциональной жизни героя, но и сама по себе, и в ее изображении неизвестные китайские авторы проявляют редкую наблюдательность.

Шэнь Чжоу. Чтение на фоне осеннего пейзажа, XV век

Шэнь Чжоу. Чтение на фоне осеннего пейзажа, XV век

Эти и многие другие человеческие качества, запечатленные в «Книге песен», стали частью не только китайского, но и азиатского менталитета вообще. И роль «Шицзина» в этом сложно переоценить: в отличие от догматических трудов и предписаний, эта книга действовала подспудно, закрепляя определенный эмоциональный опыт и задавая алгоритм мышления и чувствования.

 

«Омытый кровью сердца…»

И двадцать с лишним веков спустя после своего создания «Шицзин» вызывает живые чувства у читателей по всему миру. Секрет – в удивительной разноплановости и человечности входящих в него текстов. Недаром китайский исследователь Чэнь Цзы-чжан поэтично назвал этот труд «омытым кровью сердца».

И, кем бы ни был загадочный составитель «Книги песен», он сумел создать выдающуюся антологию духа Древнего Китая, по-настоящему изменившую мир – во всяком случае, в рамках Поднебесной.  Образы «Книги песен», прямые и скрытые отсылки к ней встречаются в китайской культуре и литературе на протяжении всей ее последующей истории. Что и говорить, если даже само слово «поэт» на китайском звучит как «шижэнь» - то есть «человек Шицзина»! ■

Наталия Макуни

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER

Вход

Войти с помощью социальных сетей

Регистрация

Войти

Зарегистрироваться с помощью социальных сетей

Восстановка пароля

Зарегистрироваться
Войти

Нашли ошибку в тексте?