Если вы хотя бы раз в жизни задумывались о реальности окружающего мира и самих себя, то «Лотерея» Кристофера Приста вызовет у вас лёгкую тревогу. Если же вы всю сознательную жизнь пытаетесь нащупать границу вымысла и реальности, понять, кто вы такие на самом деле, то этот безобидный постмодернистский роман обернётся настоящим хоррором.

Признаюсь честно, сначала роман меня крайне разочаровал. Главный герой Питер Синклер, он же рассказчик, пишет накануне 30-летия свою автобиографию, которой, как намекает автор, и является текст романа. Герой выставляет себя несчастной жертвой обстоятельств, а оказывается не таким уж и хорошим. Он определяет себя и свою личность через воспоминания – а они оказываются ненадёжными. Все эти до боли знакомые любителям постмодернизма приёмы сочетаются с нудными пассажами с рефлексией персонажа и банальными размышлениями о сущности бытия человека и реальности вокруг него. Даже острова Архипелага Грёз выглядели слишком реалистичными и политически актуальными.

Где-то в середине романа, глядя на преклонение героев перед компьютером, который собирает и анализирует медицинские данные, я начала сомневаться, что роман написан в XXI веке. Чутьё меня не подвело: в отличие от поздних романов цикла «Архипелаг Грёз» (2011 и 2016 года публикации), «Лотерея» была выпущена в 1981-м, через год после «Имени розы» У. Эко. Поэтому роман Приста – дитя «классического» постмодернизма, для которого все перечисленные мной темы и вопросы были новыми и неисследованными.

После этого «открытия», я начала относится к «Лотерее» более снисходительно. Но внутри всё ещё сохранялась смутная тревога, которая с каждым неприятным фактом, который герой узнаёт о себе, становилась сильнее. Питеру Синклеру, персонажу немногим старше меня и задающему те же вопросы, невозможно сопереживать. А слова о нём других людей, в том числе им же придуманных, создают крайне неприглядную картину.

Мечтатель и творец, пересоздающий себя с помощью слов, оказывается слабым и эгоистичным человеком, неспособным к сопереживанию. Даже отрицание Питером «буржуазного мира», в котором живёт его сестра, выглядит глупо, потому что он не способен ничего предоставить взамен. Вымышленный им Архипелаг Грёз является копией земных островов – греческих, индийских, полинезийских. «Высшая правда», которую он пытается познать в творчестве, оказывается такой же несбывшейся мечтой (впрочем, сама формулировка «высшей правды» уже вызывает у опытного читателя сомнения).

Как и герой «Амстердама» (1998) И. Макьюэна, Синклер, сам того не подозревая, создаёт абсолютно вторичное произведение, которое становится не вершиной развития его личности, а констатацией собственного ничтожества. И если персонаж «Амстердама» копирует у великих, то герой «Лотереи» создаёт блёклую копию реальности. Честно говоря, после портрета Архипелага Грёз в этом романе, восхваления других книг цикла в рецензиях уже выглядят сомнительно. Особенно если учесть, что там уже не будет Синклера, а всё повествование посвящено Архипелагу Грёз, вымышленному пространству, которое обрело собственную реальность (знакомый приём, неправда ли?).

Но роман «цепляет» и ужасает вовсе не личностью Синклера и уж точно не Архипелагом. Питер искренне желает обрести себя, но настолько погружён в собственные фантазии, что уже не может вырваться из них к окружающим людям, не способен взглянуть на себя со стороны. И каждая попытка найти себя оборачивается для Синклера крахом – то, с чем я сталкивалась в своей, реальной, жизни. Поэтому так страшно дочитывать «Лотерею» до конца: ведь там может не оказаться ни ответов на вопросы, ни выхода из ситуации, ни ободряющих слов.

Редкая книга не просто показывает читателю его самого, а тычет носом в недостатки и заставляет его поверить в безысходность ситуации. И «Лотерея» справляется с этим на славу – при условии, что вы тоже создаёте свой собственный Архипелаг Грёз.

Одного я не могу простить Присту – отсутствие постмодернистской (да и какой-либо ещё) иронии. История Питер Синклера, приём метаромана, социально-политические проблемы Архипелага подаются абсолютно серьёзно, фигура автора возвышается над рассказчиком и даже не пытается сама себя высмеять. После У. Эко и Дж. Барнса подобная позиция вызывает недоумение. Неужели сам Прист тоже считает себя носителем «высшей правды», которую передаёт через текст? ■

Эльнара Ахмедова