Оксфордский толковый словарь объясняет слово weird как «подразумевающее нечто потустороннее, внеземное» или (в разговорной речи) как «странное, необъяснимое». Чем не исчерпывающая характеристика направления? И тем не менее, может показаться, что weird fiction – это, извините за каламбур, странное и не вполне конкретное определение. Возможно, именно поэтому у него пока нет устоявшегося русскоязычного аналога (хотя некоторые исследователи уже предлагают говорить о «странной литературе»). Во-первых, характеристика «странный» может подойти к такому количеству произведений, что будет очень трудно, если вообще возможно, выделить их типологические черты. Во-вторых, многие произведения, которые относят к weird fiction, авторам и издателям проще охарактеризовать как фантастику или хоррор – и обычно это правда, но только отчасти.

Слово weird превратилось в конкретную характеристику литературного произведения в начале ХХ века, когда рассказы о потусторонних силах, безумных научных открытиях и жестоких преступлениях становились все более и более популярными среди читателей. Разумеется, почва для этого была подготовлена еще в XIX веке – и не только в творчестве знаменитых своими «ужасами» Мэри Шелли или Брэма Стокера, но и авторов вроде Оноре де Бальзака («Шагреневая кожа») или Виктора Гюго («Человек, который смеется»). Особенно сильно на weird fiction повлиял Эдгар По, поскольку, как будет показано ниже, в его произведениях сочетаются все ключевые элементы weird.

В 1920-30е гг. выходило множество антологий «странных» рассказов, главная из которых так и называлась – Weird Tales – и выходила аж с 1923 по 1954 год. Главными же авторами направления считаются Говард Лавкрафт (подробнее о нем вы можете прочитать в этом номере «Эстезиса»), Кларк Эштон Смит, Уильям Хоуп Ходжсон, лорд Дансени. Примечательно, что именно влияние Лавкрафта, не добившегося признания и славы при жизни, сейчас отмечается в целом ряде художественных произведений, которые описывают как «лавкрафтианские». 

Если вы видите это прилагательное в отзыве на любое современное произведение – будьте уверены, перед вами weird fiction.

Типичные особенности weird fiction

Чем же жанр «странных» историй принципиально отличается от более привычных нам sci-fi, хоррора или фэнтези? Самый простой способ описать weird fiction – это рассматривать его как смесь этих направлений, в которой трудно вычленить главенствующее начало. Авторы weird fiction не стесняются смешивать все направления, которые так или иначе бросают вызов литературному реализму.

Во-первых, weird – это не просто странное, но пугающе странное (что объясняет близость weird fiction и хоррор-литературы).

Лавкрафт в эссе, посвященном «странным историям», указал именно на это их качество – вызывать у читателя страх путем нарушения базовых, всем знакомых законов природы и не предлагать никаких объяснений.

По мнению Лавкрафта, автор «странных историй» должен стремиться преодолевать ограничения, налагаемые на человека временем, пространством и природой, что само собой будет провоцировать ужас: «Ужас и неизвестное (или странное) всегда тесно связаны, поэтому трудно убедительно изобразить нарушение законов природы, или космическую чужесть, или потустороннесть, не сделав акцент на страхе».*

Другое отличительное качество «странной» литературы – атмосфера. Необъяснимое – чуть ли не самая важная часть эстетики weird fiction.

В том же эссе Лавкрафт указывает на то, что атмосфера в «странных историях» главнее действия, и настаивает, что тонкие намеки на «странную реальность нереального» гораздо лучше перечисления невероятных событий.

Если мы вспомним, к примеру, «Убийство на улице Морг» Э. По или «Поворот винта»  Г. Джеймса, то станет понятно, что действие там и правда не на первом месте – у По, несмотря на усилия Дюпена, «преступника» оказывается в принципе невозможно наказать по человеческим меркам, а у Джеймса так и не предлагается однозначное объяснение сверхъестественных событий (потусторонние силы, работа больного воображения героини, чей-то злой умысел) . Это заметно отличает оба произведения от их литературных «родственников» - детектива и ghost story*, где у тайны почти всегда должна быть логичная, пусть и потусторонняя, причина. В «странных» историях эффект ужасного достигается именно за счет того, что у читателя (особенно не привыкшего к работе воображения) возникает когнитивный диссонанс от невозможности измерить происходящее привычной меркой. Weird fiction может или умело маскироваться под другой жанр (оказываясь в итоге чем-то принципиально другим), или смешивать сразу несколько жанров, или вообще оказаться ни на что не похожим.

Наконец, weird fiction нередко характеризует дискомфортное (на грани отвратительного) содержание. Это, несомненно, тоже влияние хоррор-литературы, но с одним отличием: сильной социальной подоплекой. Если цель хоррора – напугать, цель weird fiction – вызвать сложную реакцию, заставить задуматься о границах допустимого и причинах, по которым мы эти границы можем нарушать. 

Так, у одного из самых ярких адептов weird Джеймса Балларда герои то пытаются слиться в экстазе с автомобилями и таким образом преодолеть телесность и одиночество («Автокатастрофа»), то массово сходят с ума и начинают убивать соседей по элитному небоскребу («Высотка») и т. д. и т. п.  По меркам обычной человеческой реальности все эти персонажи явно ненормальны, а по меркам странной, тревожной баллардовской реальности – вполне адекватны.

Подытожим: weird fiction сочетает элементы хоррора, фэнтези и научной фантастики, имеет мрачную, гнетущую атмосферу и активно интересуется всем, что в приличном обществе считается отвратительным и недопустимым.  Поскольку по меркам литературы это все равно достаточно общо, в поле зрения weird, разумеется, попадают не тольно указанные выше писатели, но и авторы детективов, сюрреалистической литературы, литературы магического реализма... 

Желающим в этом убедиться рекомендуем  ознакомиться с исключительно длинным списком писателей здесь – возможно, многие фамилии в этом списке вас удивят.

New Weird и новые странности

New Weird как направление ведет отсчет с середины девяностых годов ХХ века. Оно сформировалось во многом в ответ на критику массово популярных произведений в жанрах научной фантастики, фэнтези и хоррора – в частности, публика стала воспринимать их как ограниченные, замкнутые художественные системы с достаточно стандартным набором клише. Поэтому в New Weird вы вряд ли встретите вампиров, оборотней или зомби – как насчет людей с головами жуков у Чайны Мьевиля? Или людей, живущих среди жуков, у Джеффа Вандермеера? 

Упомянутый выше Джефф Вандермеер* предлагает определять New Weird так: «урбанистическая литература, которая ниспровергает романтизированные идеи пространства из традиционного фэнтези – главным образом за счет выбора реалистичных, сложных моделей из реального мира как точку отсчета для создания места действия (в котором могут сочетаться элементы научной фантастики и фэнтези)».

Он же указывает на желание авторов New Weird максимально дистанцироваться от исхоженных фэнтезийных и фантастических тропов и изобретать свои страшные странности.

Правда, некоторые критики жалуются, что термин New Weird скорее запутывает читателя, чем вносит ясность в сложные отношения современных sci-fi и фэнтези. Поэтому с уверенностью можно утверждать, пожалуй, только одно – если речь идет о New Weird, то мы говорим о периоде с конца 1990х и по настоящее время. Нетрудно заметить, что weirdness уже распространилась и на телевидение, и на кинематограф – так, черты направления находили и в первом сезоне «Настоящего детектива» (из-за сильных лавкрафтовских влияний), а готовящийся к премьере фильм Гильермо дель Торо «Форма воды» критики однозначно характеризуют как New Weird.

Похожие веяния отмечаются и в видеоиграх – в частности, в сериях «Dishonored», где альтернативная реальность с элементами стимпанка сосуществует с фэнтези, научной фантастикой и достаточно прямолинейной детективной антиутопией, и «Elder Scrolls». Например, в игре 2002 года «Elder Scrolls III: Morrowind», несмотря на откровенную фэнтезийность, крайне «странное» место действия – с грибоподобными жилищами и возможностью путешествовать на огромной блохе.

Королем современного New Weird по праву можно назвать Чайну Мьевиля (о его романе «Город и город» мы писали в июньском номере). Мьевиль не стесняется наводнять свои миры самыми странными и малосочетаемыми героями в трудно поддающихся описанию обстоятельствах – и тем не менее, ему удается говорить при этом на совершенно современные и понятные каждому темы.

Weird fiction – несомненно, литература «не для всех». Не каждый читатель готов к загадкам без разгадок, тягостной атмосфере, отвратительным фантастическим существам и зачастую не менее отвратительным людям. С другой стороны, у потустороннего и ужасного никогда не было дефицита поклонников, а бороться против убеждения, что литература не может изобрести ничего нового, всегда хорошо. Поэтому если вы еще сомневаетесь, что готовы к экстремальному количеству странного и потустороннего – начните с классиков вроде По, затем попробуйте Лавкрафта... а там, возможно, прекрасное и ужасное болото weird засосет вас окончательно. ■

Екатерина Рубинская