Мы Вконтакте Мы в Facebook

Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.

Как отключить: Инструкция

Описание к картинке

Меню

Рубрика Литературные механизмы

СТАТЬЯИсландские саги и ирландский эпос как отражение Истории

Для чего сейчас читать средневековую литературу, которая многим кажется такой скучной? Вчитываться в хроники и исповеди монахов, разбираться в запутанных генеалогических связях европейских монархов, каждый раз спотыкаться на труднопроизносимом имени очередного эпического героя? Труднопроизносимость тесно связана с ирландским и исландским эпосом, на котором мне и хотелось бы остановиться, тем более, что несмотря на широкую известность такого понятия как «сага», мало кто в действительности представляет, что это такое и зачем себя мучить их чтением.

Исландские саги

Итак, сага – это изначально устный рассказ о значимых и важных событиях в жизни народа. Подавляющее большинство саг было создано в Исландии, и, по словам учёного, специалиста по средневековой Скандинавии, Фёдора Успенского, исландцы «считались народом, который умеет составлять саги и никогда не врёт». В одном древнем предисловии некий латиноязычный автор так и объяснял, почему использовал какую-то информацию, дошедшую от исландцев: говорил, что это народ, не подверженный лжи. При этом ещё важно то, что по-древнеисландски сагой называлось любое прозаическое повествование, именно поэтому знаменитая «Старшая Эдда» не является предметом нашего сегодняшнего разговора.

Внутри саги есть несколько разновидностей, которые охватывали все стороны жизни человека того времени: «Саги давних времен», «Королевские саги» и, самая основная группа, «Родовые саги».

«Саги давних времён» – это рассказы о легендарных героях, которые жили ещё до колонизации Исландии норвежцами (до конца IX века). Саги этого типа чем-то напоминают эддическую поэзию, и в них, конечно, ничего исторически достоверного нет. Зато есть много сказочных мотивов: в одном из ярчайших образцов саги о древних временах – «Саге о Вёльсунгах» – упоминается переодевание в волчью шкуру, что, несомненно, уходит корнями ещё в тотемизм, в «Саге о Хервёр» важную сюжетообразующую роль играет чудесный меч, который дочь получает на могиле отца. Именно за сказочность сами исландцы называли такие саги «лживыми».

«Королевские саги» - это своеобразные хроники норвежской истории, рассказанные через призму жизнеописания её королей. При чём тут Норвегия, могли бы поинтересоваться читатели? Всё дело в том, что пустынные земли Исландии некогда заселили выходцы из Норвегии, в самой Исландии королей никогда не было, было только всеобщее вече – тинг. В то время как норвежцы живо интересовались территорией соседей, исландцы передавали из уст в уста рассказы о своих норвежских предках и их королевских династиях.

Пляж с чёрным песком, Исландия

Лучшим произведением этой разновидности считается «Хеймскрингла» («Круг земной») авторства знаменитого Снорри Стурлусона, который, будучи скальдом, не только поэтически «систематизировал» скандинавскую дохристианскую мифологию в «Младшей Эдде», но и, как один из влиятельнейших людей своего времени, поспособствовал потере независимости Исландии. Через выразителя национального духа исландцев норвежцы наконец-то покорили своих соседей.

Мы привыкли, что под сагой обычно подразумевается что-то семейное и в меру монотонное, что-то, что начинается из глубокого далёка и охватывает огромный временной промежуток, иногда целую эпоху, некое историческое полотно, в которое вплетаются судьбы людей. Так вот, условно говоря, это и есть главная разновидность саги – «родовая сага», которая рассказывала исландцам о самих исландцах. Здесь важно подчеркнуть предельную реалистичность: почти все персонажи родовых саг – существовавшие на самом деле люди, жившие в Исландии в X–XI веках. Более того, саги настоятельно рекомендуется читать, имея при себе карту: практически все географические места, хоть раз упоминающиеся в тексте, не просто реальны, а и по сей день сохранили свои названия.

По мнению Фёдора Успенского, среди основных столпов древнескандинавской культуры едва ли не самое значительное место занимают право и поэзия. И одно, и другое в каком-то смысле нашли своё выражение в родовых сагах.

Кристиан Крог. Портрет Снорри Стурлусона в иллюстрациях к «Хеймскрингле», 1899

Кристиан Крог. Портрет Снорри Стурлусона в иллюстрациях к «Хеймскрингле», 1899

Ясность и чёткость изложения, как и способность человека восстановить цепочку информации, проследить, кто что от кого узнал, во многом были залогом того, что он действительно говорит в суде правду, – и нашли отражение в исторической правдивости родовых саг, в намеренном подчёркивании их авторами источника своих сведений. Скальдическая поэзия скандинавов, аналогов которой в мировой литературе в принципе нет, строилась на поэтических перифразах, кеннингах, которые иносказательно называли предметы действительности. Кеннинг мог быть как простым - например, «ясень бури мечей», где ясень - это воин, а буря мечей метафорически обозначает битву, так и весьма изощрённым - например, знаменитый  и не вполне ясный «липа пламени земли оленя заливов», где олень заливов - это корабль, а липа - женщина.  Эта поэтическая риторика, способность взглянуть на вещи неожиданно и по-новому тоже отражаются в сагах – только уже на языковом уровне.

Самыми важными и наиболее известными родовыми сагами являются пять так называемых «больших» саг – «Сага об Эгиле», «Сага о жителях песчаного берега», «Сага о людях из Лаксдаля», «Сага о Греттире» и «Сага о Ньяле». Помимо богатейшей и, как правило, точнейшей генеалогической информации, которую содержат эти саги, по ним можно проследить и эволюцию образа эпического исландского героя: от неистового и взрывного Эгиля, который постоянно конфликтует с норвежскими конунгами, до мудрого и спокойного Ньяля, готового сражаться только во имя высшей справедливости.

Понятие истории у древних скандинавов было очень персонифицировано и связывалось с понятием человеческой судьбы. Судьба, в свою очередь, зависела от везения или невезения, однако степень удачливости могла меняться с течением времени и не считалась категорией постоянной, данной раз и навсегда. Везение можно было приумножить, получив, например, от удачливого правителя подарок – перстень, меч и т.д.

Везением или отсутствием обладал не только каждый человек, но и весь его в род в целом. 

Помимо богатейшей и, как правило, точнейшей генеалогической информации, которую содержат эти саги, по ним можно проследить и эволюцию образа эпического исландского героя: от неистового и взрывного Эгиля, который постоянно конфликтует с норвежскими конунгами, до мудрого и спокойного Ньяля, готового сражаться только во имя высшей справедливости.

Андреас Блох. Гуннар и Хальгерд впервые встречаются на альтинге. Иллюстрация к «Саге о Ньяле», 1898.

Андреас Блох. Гуннар и Хальгерд впервые встречаются на альтинге. Иллюстрация к «Саге о Ньяле», 1898.

Более того, как писал А.Я. Гуревич, «состязание или схватка между людьми могут быть истолкованы как сопоставление их «везений» («Боюсь, что твое везенье осилит мое невезенье»; «Трудно сражаться против удачи конунга» и т.п.)».

Конечно, от судьбы было невозможно скрыться, но в скандинавских сагах нет и намёка на её пассивное принятие. Наоборот, чаще всего эпический герой, предчувствуя или зная свою судьбу, готовиться встретиться с ней максимально достойно.

 

Кельтский эпос

Говоря о кельтской культуре, мы обычно географически имеем в виду территорию Британских островов (Ирландию, Уэльс и горную Шотландию), а также область Бретани. Несмотря на вторжения скандинавских викингов, англо-норманское завоевание и последующую романизацию, кельтская культура сумела сохранить свою самобытность. Самым крупным очагом этой культуры стала Ирландия.

Благодаря историям о приключениях Астерикса и Обеликса все мы отлично знаем, что самыми уважаемыми членами кельтских племён были друиды, которые владели секретами волшебства. В реальности же друиды были жрецами, которые хранили древние предания. После того, как в V веке Ирландия приняла христианство, функции друидов перешли к филидам и бардам, которые совместно «отвечали» за устную передачу культурного наследия. 

Впоследствии истории о богах и героях сохранили умеющие писать христианские монахи.

В то время, как барды разрабатывали поэзию, связанную с музыкой, филиды рассказывали эпические предания, развлекая ими князей и их приближённых. Естественно, что дословно выучивать одну и ту же историю поколения филидов не могли, поэтому исследователи предполагают, что при передаче прозаической повести – скелы (потом их стали называть сагами по аналогии с древнескандинавскими повестями) – от учителя к ученику, последний заучивал лишь самые существенные части скелы, её схему, в остальном же каждый рассказчик имел определённую свободу для импровизации. Но и для импровизации существовали свои особые стилистические формулы: не было нужды изобретать велосипед, описывая грандиозный пир или поединок героев, каждый знал, как до него живописали выразительные подробности. Настоящий простор для творчества содержался в стихотворных вставках: в стихах передавались речи героев, чаще использовались эпитеты и параллелизмы, стихи выражали момент наивысшего напряжения повествования. В этом чередовании прозы и поэзии - уникальность кельтского эпоса.

Вторая, характерная только для кельтов, особенность эпоса заключалась в том, что христианизация Ирландии была не особенно глубокой. Ирландская церковь сумела сохранить независимость от Рима, который из-за этого не присылал своих священников: всё духовенство было местного происхождения, а потому было чрезвычайно терпимо к народному двоеверию и сохранению языческих элементов.

 

Дж. К. Лейендекер. Королева Медб, 1911

Дж. К. Лейендекер. «Королева Медб», 1911

Именно поэтому кельтский эпос весь пронизан ощущением волшебного, которое спокойно сосуществует с человеком: из ирландских скел монахи-переписчики не вычёркивали сказания о духах, феях, заклятиях, приворотных зельях.

Самой древней частью ирландского эпоса считается так называемый уладский цикл, который иногда называют ольстерским (по нынешнему названию той области, которую занимали племена уладов). Центральные фигуры этого цикла – король Конхобар и его племянник Кухулин, который стал национальным героем Ирландии. Главная тема цикла – война между племенами уладов и коннахтов, которая особенно ярко представлена в саге «Угон быка из Куалнге», композиционным стержнем которой являются поединки Кухулина с могучими противниками. Само повествование очень неоднородно: рассказ о войне постоянно прерывают вставки о детстве Кухулина, а также истории других действующих лиц.

Третья особенность кельтского эпоса связана как раз с образом Кухулина, который одновременно архаически демоничен и трагичен. Трагичность его образа особенно ярко проявляется в саге, описывающей его смерть. Там герой, не в силах нарушить правило ни в чём не отказывать женщинам, вынужден съесть собачье мясо, которое предлагают ему ведьмы, а затем, снова не в силах допустить, чтобы друиды вражеского племени произнесли заклинание, способное уничтожить весь его род, трижды бросает древком вперёд копьё, зная, что от этого погибнет.

То есть, как человек, живущий по законам и обычаям племени, он должен следовать всевозможным, зачастую непонятным запретам, но как герой он в силах сделать выбор между запретами, следование которым навредит его роду, и собственной смертью.  Как гласит эпос: «Три недостатка было у Кухулина: то, что он был слишком молод, то, что он был слишком смел, и то, что он был слишком прекрасен». В образе Кухулина особенно отчётливо видно представление кельтов о человеческой судьбе, которое аналогично скандинавскому: знание или предчувствие своей судьбы не приводит человека к её пассивному принятию, но побуждает встретить предначертанное достойно, сопротивляясь до последнего.

Как человек, живущий по законам и обычаям племени, он должен следовать всевозможным, зачастую непонятным запретам, но как герой он в силах сделать выбор между запретами, следование которым навредит его роду, и собственной смертью.

Интересна сага «Изгнание сыновей Уснеха» («Смерть сыновей Уснеха»), где рассказывается о девушке Дейрдре, ставшей причиной кровавой войны между уладами. Король уладов Конхобар хотел сделать её своей наложницей, но она полюбила Найси, сына Уснеха, и бежала с ним от Конхобара. Тогда король обманом заманил сыновей Уснеха в столицу и перебил их. Девушка, не в силах вынести страшной смерти любимого, покончила с собой. Эта история принадлежит к числу тех кельтских сказаний, где в основе сюжета лежит «любовь сильнее смерти». Именно из этих сказаний позднее сложится знаменитый сюжет о Тристане и Изольде.

Вообще кельтская литература оказала огромное влияние на развитие западноевропейского рыцарского романа.

 

Э. Уолказнс. Кухулин несёт через реку Фердиада, 1905

Э. Уолказнс. «Кухулин несёт через реку Фердиада», 1905

Так называемый «бретонский» цикл англо-французского романа, то есть цикл легенд о короле Артуре, основывается на валлийском эпосе об одном из вождей бриттов, который оказал сопротивление завоевателям. Эти уэльские сказания, среди которых самым известным является «Кульвох и Ольвен», легли в основу сочинения Гальфрида Монмутского, написанной на латыни «Истории королей Британии». Именно он сделал Артура центральной фигурой «британской» истории, гиперболизировав его образ, представив завоевателем чуть ли не всей Европы и одновременно идеалом куртуазности. У него же впервые жизнеописание волшебника Мерлина связывается с историей жизни Артура.

Итак, именно исландский и ирландский эпос, благодаря географической удалённости своих стран от метрополий, сохранили подлинно архаичные черты, позволяющие сегодняшнему читателю ощутить историю так, как ощущали её наши предки: в виде непрерывного потока, где всё ушедшее было неразрывно связано с приходящим, где каждый человек ощущал себя частью чего-то большего, чем он сам, где одна генеалогия давала право почувствовать себя полноценным членом общества, а невозможность проследить свои корни - отрезала от людей. Фантастический, волшебный мир кельтов - и строгий, исторически достоверный мир исландского эпоса учат нас, по сути, одной и той же вещи: без предков человек ничто, а история неумолима. Но и ей есть что противопоставить: хаос энтропии преодолевается информацией и памятью. ■

Екатерина Орлова

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER

Вход

Войти с помощью социальных сетей

Регистрация

Войти

Зарегистрироваться с помощью социальных сетей

Восстановка пароля

Зарегистрироваться
Войти

Нашли ошибку в тексте?