Мы Вконтакте Мы в Facebook

Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.

Как отключить: Инструкция

Описание к картинке

Меню

Рубрика Тема номера

Статья
Читатель vs. Текст

Представьте мир, в котором нет читателей. Есть книги, множество книг, собранных в огромные библиотеки, сотни тысяч текстов, хранящихся на мощных серверах, люди считают это ценным наследием предков, однако нет никого, кому бы пришла в голову мысль начать читать. Информация существует, есть конкретные буквы алфавита, расставленные в определённом порядке – но осталась ли литература? Можем ли мы признать существование текста без воспринимающей точки зрения?

Ответ кажется очевидным: раз присутствуют материальные носители, значит, и тексты на них остаются в целости и сохранности. Однако, не всё оказывается так просто, когда речь идёт о реальных вещах – древних текстах на неизвестных нам языках. Один из самых известных примеров – Фестский диск, найденный в 1908 году в городе Фест на Крите. Археологи датируют находку приблизительно XVII веком до н. э. На терракотовом диске с обеих сторон присутствуют спиралевидные надписи, состоящие из схематичных, но узнаваемых изображений предметов и живых существ. Данная система письма уникальна и до сих пор не расшифрована (все «трактовки» оказывались ошибочными, и научное сообщество пока не признало ни одной из них). 

Мы можем смотреть на диск, мы видим начертания каждого знака, но они не складываются в единое целое, не доносят до нас ту информацию, которую вкладывал автор. Существует ли текст, написанный на Фестском диске, сейчас, когда у него нет ни одного читателя?

Фестский диск. Сторона А.

Археологический музей Ираклиона (Крит, Греция)

Читатель – это проблема. У исследователей и писателей нет относительно этого единого мнения. Любой литературный текст (в данной статье я ограничусь художественным текстом) сам по себе является автономным, но его интерпретация меняется с каждым последующим прочтением. В зависимости от сложности исходного произведения изменения могут быть более или менее значительными.

Трудности восприятия

Мы учимся читать с раннего детства, нам кажется, что знание алфавита, правил чтения и синтаксиса позволяет нам стать полноценным читателем любого текста, написанного на нашем родном языке. Однако здесь также обнаруживаются существенные трудности. 

Читатель – это проблема. У исследователей и писателей нет относительно этого единого мнения. Любой литературный текст сам по себе является автономным, но его интерпретация меняется с каждым последующим прочтением.

Если вы когда-нибудь пытались без дополнительной подготовки прочитать Старшую Эдду, то, скорее всего, далеко не сразу поняли, о чём идёт речь. То же самое можно сказать и о японских стихотворениях хокку, и о творчестве поэтов-сюрреалистов, и многих других произведениях, которые с трудом поддаются «распознаванию» человеку с обычным читательским опытом. Культурная память, мировоззрение эпохи, личный опыт – все эти факторы накладываются на текст, создавая неповторимую интерпретацию каждого прочтения конкретным человеком. Далеко не всегда этой информации бывает достаточно для прочтения того или иного текста, а иногда она приводит к выводам, совершенно противоположным заложенному автором смыслу. В качестве примера приведу свой собственный опыт. Когда я, будучи школьницей, прочитала в «Войне и мире» Л. Н. Толстого, что Элен умирает от «лекарства для произведения известного действия», я, не зная всех реалий, описанных в романе, предположила, что под подобным эвфемизмом автор мог замаскировать только самоубийство. Однако на уроке литературы я узнала, что Толстой имел в виду аборт. Это выходило за рамки моего читательского и культурного опыта, поэтому текст видоизменился в моём сознании.

 В чём же причина подобного поведения текста? В данном случае можно обратиться к лингвистике, точнее, к структуре речевого акта. Р. Якобсон описывал 6 составляющих: адресант, адресат, сообщение, контекст, код и контакт. Передача информации возможна только при наличии всех составляющих, если какая-то из них отсутствует, коммуникации не происходит. Если перевести эту схему в плоскость литературного текста, то на позицию адресанта становится автор, адресата – читатель, сообщения – произведение, код остаётся всё той же языковой системой, контакт опосредован, а вот с контекстом возникает проблема. Книга может путешествовать во времени и пространстве – автор никогда не может полностью предугадать, к кому она попадёт в руки. Однако каждый писатель всё равно ориентируется на определённую аудиторию – это всегда его современники, обычно соотечественники, представители определённой социальной группы, с которой автор хорошо знаком. 

Даже когда Петрарка пишет «Письмо к потомкам», он всё равно не может представить себе, скажем, мировосприятие человека XXI века. Иногда обращение к иной аудитории в тексте является художественным приёмом – автор всегда имеет в голове «образ» читателя, который на самом деле возьмёт в руки его книгу, который разделяет с ним тот самый «контекст», картину мира, необходимую для понимания сообщения. Этот образ представители рецептивной эстетики назвали имплицитным, «внутренним» читателем, противоположностью «внешнего» (реального), эксплицитного (о школе рецептивной эстетики см. статью «Чтение как эстетическое восприятие» в этом номере). Эксплицитный читатель обычно представляется нам человеком, который сидит с книгой и чашкой чая, медленно перелистывает страницы с блаженным выражением лица… Но существуют и неживые читатели. Нет, я не имею в виду вампиров, зомби или роботов-андроидов. Компьютеры сейчас анализируют тексты с помощью специальных алгоритмов, позволяющих выделить определённые закономерности построения текста. Обычно это используется в так называемых языковых корпусах, с помощью которых проводятся различные лингвистические вычисления. Безусловно, эти машины воспринимают текст статистически, не вникая в смысл, но они извлекают нужную информацию, а значит, в какой-то степени являются «читателями».

«Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовётся…»

Ф. И. Тютчев

Поэт Серебряного века Константин Бальмонт был известен тем, что (как он заявлял) не правил свои стихи после того, как написал их. Как ни странно, это не было показателем небрежности или чрезмерного тщеславия – он отстаивал своё мнение в полемике с другими именитыми современниками, в частности, с Валерием Брюсовым. Бальмонт утверждал, что лирика «не терпит переделок и не допускает вариантов», потому что отражает «раз пережитое, раз бывшее цельным, и в секундности своей неумолимо-правдивым, ушедшее мгновение». 

Книга может путешествовать во времени и пространстве – автор никогда не может полностью предугадать, к кому она попадёт в руки.

Редактирование стихотворения, с точки зрения Бальмонта, делает его неподлинным.Таким образом, по прошествии определённого времени, поэт теряет то, что делало его подлинным автором данного произведения, то есть становится читателем. Он уже воспринимает произведение иначе — находит в нём новые смыслы, оценивает, додумывает.

Наглядный пример подобного превращения — Н. В. Гоголь и его комедия «Ревизор». Первая постановка пьесы в 1836 году не понравилась писателю. Она не отражала его взгляд на произведение, поэтому он решил сделать второе издание и дополнить его разъяснениями. В 1841 году к тексту пьесы были приложены «Отрывок из письма, писанного автором вскоре после первого представления «Ревизора» к одному литератору» и «Две сцены, исключенные как замедлявшие течение пьесы». В «Отрывке из письма» Гоголь пишет о своих эмоциях при просмотре пьесы – он всё ещё сравнивает постановку с изначальным замыслом.

Иллюстрация к пьесе Н. В. Гоголя «Ревизор»

В то же время он уже здесь сомневается в себе, в своём видении сюжета и персонажей – совпадают ли они с тем, что он написал? На следующий год в печати появляется «Театральный разъезд после представления новой комедии». Это пьеса, которая показывает реакцию на пьесу самого Гоголя – персонажами в ней являются «идеальные» зрители. С помощью их «толкований» автор даёт нам определённый взгляд на своё произведение. Через десять лет после постановки, в 1846 году, Гоголь пишет текст под названием «Развязка «Ревизора»», а также «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует «Ревизора».

Здесь он окончательно отходит от первоначального замысла комедии и предлагает совершенно новую трактовку произведения. Гоголь постепенно забывает свою авторскую позицию, начинает вкладывать новый смысл, видоизменять текст.

 

Роман Осипович Якобсон (1896-1982)

Российский и американский филолог (лингвист), учредитель и участник Московского лингвистического кружка, ОПОЯЗа, Пражского лингвистического кружка. Был другом В. Маяковского и В. Хлебникова. Якобсон был одним из создателей новой отрасли лингвистики, фонологии. Вместе с К. Леви-Строссом считается основателем структурализма. Описание функций языка и структуру речевого акта Якобсон описал в работе «Лингвистика и поэтика» (1960, пер. на русский 1975)."

Далеко не все писатели признают этот переход. Многие из них, подобно Брюсову (как и позднему Гоголю), считают, что они устанавливают единственно верную интерпретацию и единственно верный текст произведения, несмотря на временну́ю разницу. Грань между автором и читателем в данном случае действительно может быть достаточно зыбкой. К примеру, И. В. Гёте трудился над «Фаустом» более сорока лет, прерываясь на написание других произведений, поэтому определить в какой момент он был создателем произведения, а в какой – обычным критиком невозможно. Большие произведения часто создаются на основе интерпретаций, иногда вовсе не авторских. Если роман выходит в журнале по одной главе, писатель получает отзывы от своей аудитории и от критиков, и на основе их ожиданий может изменить сюжет или характер персонажа. Поэтому подход Бальмонта можно назвать хорошо аргументированным, но неполным. Автор взаимодействует с читателем постоянно: писатель обязательно оценивает себя и смотрит со стороны.

Читающие персонажи

Все писатели когда-то были читателями (и остаются ими, как мы уже выяснили), поэтому нет ничего удивительного в том, что среди персонажей достаточно много любителей книг. Часто эта черта становится обычной характеристикой героя, но в некоторых случаях прочитанные книги меняют персонажа и даже определяют повороты сюжета. 

Читающие персонажи – один из способов связать произведение с литературной традицией, вступить с ней в диалог.

Заглавная героиня романа Густава Флобера «Госпожа Бовари» в молодости читала много «романов», что обусловило её непонимание действительности и печальную судьбу. Другой пример – монстр, созданный Виктором Франкенштейном в романе Мэри Шелли, читает «Потерянный рай» Дж. Милтона и воспринимает некоторые образы как модель для подражания.

Чтение произведений с «начитанными» персонажами всегда является довольно сложным процессом. Многие детали могут быть упущены, если вы не знакомы с упомянутым произведением также хорошо, как автор. Дикарь из антиутопии О. Хаксли «О дивный новый мир» буквально «воспитан» на сборнике пьес У. Шекспира. Цитаты, которые произносит этот персонаж, могут быть восприняты как образцы утерянной морали. Но если посмотреть на первоисточник, то многие персонажи окажутся носителями очень сомнительных моральных норм. Для Дикаря же они все являются универсальными моделями поведения, он даже не видит разницу между реальностью и вымыслом (хотя в описанном Хаксли мире, надо признать, это трудно сделать не только ему). В Великобритании все школьники изучают эту книгу, однако воспринимают её совсем иначе, нежели герой романа. Если мы знаем об этом, меняется оценка книги и даже её идея. Читающие персонажи – один из способов связать произведение с литературной традицией, вступить с ней в диалог. 

Многие произведения, которые так любят или ненавидят литературные герои, никогда не стояли на полках книжных магазинов. Более того, они никогда не были написаны, а их авторы не родились в нашем мире. Вымышленный мир неизбежно наполняется вымышленными предметами, среди которых, конечно, книги занимают значительное место. Они также управляют судьбой своих читателей, и даже могут тесно с ней переплетаться. К примеру, «Некрономикон», придуманный Г. Лавкрафтом, способствует трагической смерти всех героев, которые его читали. Чем детальнее автор продумывает мир, тем тщательнее описывает взаимодействие персонажей с книгами. Джоан Роулинг в своём цикле книг о Гарри Поттере вводит произведения разных жанров (к примеру, учебники, справочники, романы, сказки). 

 

Кроме того, в созданном ею мире книги порой весьма своеобразно «общаются» с персонажами – например, «Чудовищная книга о чудовищах», которую сначала нужно было успокоить, а только потом попытаться прочесть. Писатели могут вводить в произведения различные формы читательского опыта, делать своих персонажей более или менее начитанными, но ясно одно – читатель книги всегда будет находиться по эту сторону текста и никогда не сможет попасть в сюжет.

Чудовищная книга о чудовищах (из фильма «Гарри Поттер и узник Азкабана», 2004)

Постойте, вы уже отчаялись? Не стоит. Есть книга, в которой главным героем является Читатель. Этот роман «Если однажды зимней ночью путник…» был создан итальянским писателем И. Кальвино в 1979 году. Он начинается с того, что «Ты», Читатель, заходишь в книжный магазин и покупаешь книгу с тем же названием, что и роман. А дальше… дальше книга обрывается на самом интересном месте – как и все другие романы, которые начинает и не может закончить Читатель в поисках завершения самого первого. Это одно из тех редких произведений, написанное «от второго лица», в то время как фрагменты читаемых главным героем романов отличаются своим «обычным» стилем повествования от основного содержания.

Исследователи этого романа заметили парадокс. Начало романа достаточно нейтрально, чтобы каждый реальный читатель смог ассоциировать себя с этим «Ты». Но постепенно это местоимение превращается в настоящего персонажа, Читателя, – это даёт Кальвино возможность манипулировать читателем по ту сторону текста. Во время чтения мы обращаем внимание именно на те детали, которые автор нам показывает. И понять, когда это нейтральное обращение превращается в полноценного героя, не представляется возможным. Лишь в одной из глав фокус меняется – на место «Ты» становится Читательница, которая большую часть времени является обычной героиней этого крайне необычного романа. 

Но на этом магия этой книги не заканчивается.

«Из газет ты узнал о новой книге Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник…». Автор уже несколько лет ничего не издавал. Ты пошел в книжный магазин и купил книгу. И правильно сделал». Поверьте, я читала этот роман ночью с экрана компьютера, а узнала о нём из университетского списка по литературе (прибавьте к этому гендерные различия с Читателем) – и всё равно Кальвино поймал меня на крючок, заставил войти в текст, как в Зазеркалье. Заставил идти к профессору Уцци-Туцци, флиртовать с Читательницей и без устали искать окончания романов.

Автор позволяет вам побывать на разных стадиях формирования книги. Сначала она в руках Читателя, затем в книжном магазине, в издательстве, и даже в сознании автора: один из персонажей пишет в своём дневнике о сюжете романа, который он якобы собирается написать. И это именно тот сюжет, в котором вы обнаруживаете себя с первой же страницы. Книга затягивает, как в омут, своей динамичностью и этой интимной связью с героем, Читателем. Вы не сможете просто так бросить её, пока не найдёте окончания своего собственного романа. Не так ли?

Вы хмуритесь, затем усмехаетесь, поднимаете глаза от экрана электронного устройства и смотрите в окно. Когда вы успели проникнуть в текст? Когда эта грань между реальностью и вымыслом окончательно стёрлась? Пожалуй, это уже тема для совсем другой статьи. ■

Эльнара Ахмедова

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER

Вход

Войти с помощью социальных сетей

Регистрация

Войти

Зарегистрироваться с помощью социальных сетей

Восстановка пароля

Зарегистрироваться
Войти

Нашли ошибку в тексте?