Мы Вконтакте Мы в Facebook

Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.

Как отключить: Инструкция

Описание к картинке

Меню

Рубрика Интервью

СТАТЬЯАмерика начиналась с путешествия: интервью с Татьяной Венедиктовой

Ради того, чтобы попасть в Америку, люди преодолевали колоссальные пространства по суше, воздуху и воде. Что самим американцам дает дорога и почему их так манят путешествия, рассказала историк американской литературы, профессор, заведующая кафедрой общей теории словесности (теории дискурса и коммуникации) филологического факультета МГУ им. Ломоносова Татьяна Венедиктова.

Мой первый вопрос будет достаточно общим. Как Вы считаете, что универсального и что специфичного в звучании мотива дороги в американской литературе?
Вопрос очень сложный, так как непонятно, что с чем сравнивать, то есть мировую литературу с американской или русскую с американской. Даже если сравнить русскую с американской, то все равно это поле, скорее, домыслов, так как обобщить культуры по этому признаку невозможно, сравнивать литературы по этому признаку довольно затруднительно. Мотив дороги вообще универсален, в нем можно выделить несколько разновидностей, которые есть в литературе любых стран. Например, путешествие ради достижения какой-то цели – такой целью может быть возвращение домой, как в «Одиссее».

Т. Д. Венедиктова

Т. Д. Венедиктова

Или путешествие, которое становится стилем жизни, как у Дон Кихота или Дон Жуана – они начинают путешествие, а потом это становится пожизненной привычкой.

Самое очевидное, что отличает американскую литературу – это ее заокеанскость. Америка начиналась с путешествия. Трансатлантическое путешествие очень долго, почти до второй половины XIX века, было исключительно рискованным, трудным, этаким прыжком в неизвестность, прыжком в никуда. То, что присутствует в любом путешествии, а именно риск, открытость возможности, неизведанность и какая-то интригующая притягательность, все наблюдается и здесь, но в повышенной степени именно потому, что была громада океана и неизведанность другой земли, континента, который начинался на Атлантическом побережье, а потом простирался в никуда.

Пока американцы осваивали границу, пока американская цивилизация на протяжении XVIII-XIX веков катилась от востока к западу и уперлась наконец примерно в 1870-х годах в Тихий океан, все время оставалось пространство неопределенности, неизвестности, которое воспринималось по контрасту с относительной освоенностью, одомашненностью Европы. Это притяжение и обаяние неприрученного пространства, то, что обозначалось как wilderness, наверно, и ощущалось как американская специфика. Хотя ее можно связать и с Австралией, и с отдаленными регионами Азии, то есть эта специфика относительна.

 

Как менялся мотив дороги в американской литературе с начала ее становления и до настоящего времени? 

Про это нужно и можно написать целый труд, и такие работы, конечно, есть. Какие-то вещи оставались константами от ранних пуритан до нынешних мигрантов из Азии, Европы, Африки, которые связывают с Америкой надежды на лучшую жизнь, на свободу, на возможность выпрыгнуть в новое измерение своего существования. Всякий раз это надежда с подкладкой страха: «Вдруг не получится? Вдруг я провалюсь? Вдруг не хватит сил?» Нередко это надежда, оттененная неопределенностью. Этим отмечена американская культура как культура многих поколений эмигрантов.

Различия появляются тогда, когда континент стал освоенным, то есть во второй половине XIX века, когда стало понятно, что дальше пути уже нет и нужно обернуться назад, чтобы посмотреть, что происходит, критически обратиться на себя.

К. Кристенсен. Переход через Миссисипи по льду 1878

К. Кристенсен. «Переход через Миссисипи по льду». 1878

На протяжении XVIII-XIX веков существовало состояние фронтира, границы, которая постоянно двигалась. На ней всякий раз, не подчиняясь никаким законам, заново возникала непредсказуемая, полная возможностей жизнь.

Это притяжение и обаяние неприрученного пространства, то, что обозначалось как wilderness, наверно, и ощущалось как американская специфика.

Потом это состояние закончилось, и возникла критическая рефлексия в отношении того, что такое есть Америка уже не как возможность, а как реальность. 

Но это состояние движения в неизвестность настолько обаятельно и привлекательно, что все поколения, вплоть до каких-нибудь битников, пытались его воспроизвести. Слишком много в нем поэзии.

 

Если мы заговорили о поколении битников, скажите, пожалуйста, в чем на Ваш взгляд, феномен романа Джека Керуака «В дороге»? Казалось бы, описываемая эпоха ушла, но двадцатилетние до сих пор зачитываются этим романом.

Там есть что-то, что можно определить нелитературоведческим терминов драйв, во всех его смыслах этого слова. Вы знаете, что Керуак написал его, заправив единожды рулон бумаги в печатную машинку. Он писал это произведение без знаков препинания и без отдыха. Этим драйвом проникнута его джазовая проза. Какое состояние она описывает? Вот это состояние дороги, состояние между здесь и там, состояние свободы от всех констант и четких координат, когда человек сам не знает, где он и кто он, потому, что он пребывает в движении. Это состояние он сам сравнивает с состояние горящей римской свечи, то есть фейерверка.

Другое дело, что человек обязательно куда-то приезжает. Это состояние, как и все в жизни, заканчивается. Эта неизбежность конца всегда у Керуака оттеняет энергетику движения. Наверно, тут отчасти и предвосхищена и запечатлена драма его жизни. Он так великолепно начал как художник, потом в какой-то момент стал чувствовать, что повторяется, что, видимо, где-то исчерпал свой творческий ресурс. Я помню, один из его биографов воссоздал следующий случай из жизни Керуака: возвращаясь в зрелом возрасте с какой-то вечеринки, вероятно, в сильном подпитии, писатель споткнулся и упал на трамвайные рельсы на улице, не помню какого города, наверно, Нью-Йорка. Его пронзила ироничность ситуации, и он сказал: «Смотрите, Джек Керуак вновь в дороге!»

Дорога – это то, что тебя захватывает и побуждает к новым достижениям.

Дж. Керуак. Фото Т. Палумбо 1956

Дж. Керуак. Фото: Т. Палумбо. 1956

Дорога – это то, на что ты падаешь в изнеможении, лишившись сил. И оба эти измерения в романе в потенции присутствуют. Наверно, их сочетание, их соседство создают драматическое обаяние романа на все времена. 

 

Какие черты чаще всего прослеживаются у американского героя-путешественника?  Он романтик или авантюрист, а может быть, предок тех самых плутов из средневековой литературы?

Конечно, и романтик, и авантюрист. Я не думаю, что это понятия можно использовать через или. Потому как поскреби любого романтика при всех его возвышенных устремлениях и найдешь авантюриста. Авантюра – это приключение, в частности, это может быть приключение духа.

В американском герое дороги обязательно есть наивность, потому что дорога в каком-то смысле – это очень простое состояние, где человек контактирует со многими другими людьми. Чтобы эти контакты были открытыми, на них нужно идти с легкостью. Поэтому, например, самый известный американский травелог – это «Простаки за границей» (Innocents Abroad) Марка Твена. Он описывает путешествие не из Старого света в Новый, а наоборот, путешествие американцев в Старый свет, где они, да и он сам, выступают в смешной провоцирующей роли простаков. Они смотрят на все широко открытыми глазами, зачастую немного разыгрывают позу простодушия, потому что она позволяет отнестись к новому незашоренно, дает возможность не прятаться в раковину, а быть максимально открытым.

Героев характеризует простота, наивность, энергия, способность к иронии, потому что без нее невозможно вместить всего того многообразия,

с которым предстоит встретиться. Мне кажется, это очень сильные стороны американского характера. Это вообще люди дороги. 

 

В суровых и сильных героях Джека Лондона, отправляющихся в неизведанный край, тоже скрывается эта наивность и простота?

В чем-то да, так как перед лицом дикой природы, даже если они глубоко спрятаны, человек вынужденно их из себя достает и использует. О Уолте Уитмане то же самое можно сказать, ведь одна из самых знаменитых его поэм так и называется «Песня большой дороги». Она о способности в каждое мгновение, в любую минуту и секунду, на каждом шагу быть собой, быть открытым возможностям момента.

Литература помогает путешествовать, она как фильтр помогает воспринимать впечатления. В каждой стране замечаешь прекрасные места, эстетически очень насыщенные, потом они остаются в памяти как лучшие в жизни. Я была в Чикаго и для меня лучшее место в этом городе, а может, и во всей Америке, – это Lakeshore Trail.

Chicago Lakefront Trail. Автор Bernt Rostad

Chicago Lakefront Trail. Автор: Bernt Rostad. Источник:flickr.com

Представьте себе озеро Мичиган, огромное, как море, волнующаяся водная стихия. С другой стороны – гордые, великолепные, любующиеся собой небоскребы, демонстрирующие человеческое мастерство. Между ними – довольно широкая полоса, дорога, по которой ходят, бегают трусцой, ездят на велосипедах и роликах люди разного цвета и возраста, одетые по-разному. Это свободное пространство, открытое с обеих сторон и гостеприимное. Это, наверное, воплощение самого привлекательного, что есть в американской культуре, – широкая и странноприимная полоса взаимодействия. Это и есть американская дорога. Я недавно узнала об этом, и это меня поразило, пример пересечения живой жизни и литературы. 

Героев характеризует простота, наивность, энергия, способность к иронии, потому что без нее невозможно вместить всего того многообразия, с которым предстоит встретиться.

Есть знаменитая, прославленная американская романистка Тони Моррисон, лауреат Нобелевской премии, сейчас ей уже глубоко за 80. Премию она получила за роман «Возлюбленная» (Beloved). Однажды кто-то из критиков задал ей вопрос: «Что Вас побудило написать этот роман?» Она сказала (я пересказываю очень примерно) так: «Я думала о том бесконечном числе людей, которые погибли в дороге». В данном случае речь идет о дороге в трагическом измерении, потому что для огромного числа черных американцев в XVIII-XIX веке дорога с Юга на Север была попыткой достичь желанной свободы. Достигали цели очень немногие, большинство людей гибло, как раз это и описывается в романе Моррисон. Она говорит: ведь этим людям, погибавшим на пути к свободе, не поставили никаких памятников, не поставили даже скамейки у дороги в их честь. Эти слова кому-то запали в душу. Так возник Bench By The Road Project.

Bench by the Road

Bench by the Road («Скамейка у Дороги»), установленная Обществом Тони Моррисон на Острове Салливана. Фото: Ron Cogswell. Источник: flickr.com

Вот пример американской, завидной и заслуживающей внимания, teamwork, какого-то совместного усилия. На собранные каким-то образом деньги устанавливаются довольно большие металлические скамейки в разных местах, так или иначе связанных со скорбным и в то же время свободолюбивым движением черных американцев. На эту скамейку при дороге, при этом символическом пути, могут сесть, чтобы поговорить, очень разные люди, подчас случайно встретившиеся. Мне кажется, это красивый символ. Прославляется не оседлый образ жизни, а подвижный. Это символ того, что жизнь располагает к контакту, а общение между людьми помогает усовершенствовать мир. Проделан большой путь между той ситуацией, когда человека могли линчевать ни за что, и той, когда он может отстаивать свои права и получать Нобелевские премии.

Такую скамейку, наверно, могли бы воздвигнуть и в честь героев романа Джона Стейнбека «Гроздья гнева».     

Да, конечно, потому что это тоже движение. Он ведь также является автором очерка «Путешествие с Чарли в поисках Америки». Возьмите любое его произведение, тот же «Квартал Тортилья-Флэт», там обязательно будет что-то от американского путешествия. С одной стороны, в нем есть цель, которая подчас к финалу оказывается химерической, человеку кажется, что жизнь изменится, как он только он достигнет этой цели. Но по-настоящему жизнь меняется по ходу путешествия, с каждым сделанным шагом. Именно поэтому американское путешествие всегда немного парадоксально: оно и воодушевляет своей целью, и раскрепощает путешествующего на каждом шагу.

У Уитмена есть такая строчка, которая всегда меня занимала этой своей парадоксальностью: «Эта длинная бурая тропа ведет меня, куда я хочу». Протоптанная бурая тропа, колея дороги ведет туда, куда уже пришли давно сотни и тысячи людей, но когда человек в пути, у него появляется ощущение, что он идет туда, куда он захочет. Это призрачное, но вдохновляющее ощущение. Парадокс свободы, которая отчасти иллюзия, но все равно помогающая переделывать жизнь, очень важен.

 

Можно ли найти что-то общее в осмыслении темы дороги в американской и русской литературе? 

В русских путешествиях всегда возникают огромные пространства. Начав дорогу, ты знаешь, чем и когда она закончится.

 

Доедет ли колесо!

С другой стороны, в русском опыте в XIX веке, которым я занимаюсь, очень часто путешествие осенено какой-то трудностью, подневольностью. Человек путешествует зачастую для того, чтобы выяснить какой-то вопрос, как в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Он надеется что-то изменить, отыскав ответ. Или же, как у Гоголя, толкает какая-то мощная сила, которой человек не способен распоряжаться. 

Именно поэтому американское путешествие всегда немного парадоксально: оно и воодушевляет своей целью, и раскрепощает путешествующего на каждом шагу.

Мне кажется, что американское путешествие более предполагает индивидуальную инициативу, человек сам отвечает за каждый свой свободный шаг. Может, ничего и не изменится, когда он доберется до точки назначения, главное то, что он переживает, пока находится в пути.  

Э. Лойце. Наш путь лежит на запад от Империи, 1861

Э. Лойце. Наш путь лежит на запад от Империи, 1861

В русской сказке на камне написано «Направо пойдешь – жену найдешь, налево – коня потеряешь…». Есть ли какая-то символика у пространственных координат в американской литературе?

Первое и самое основное – это West (Запад). Девиз, которым жила американская нация на протяжение нескольких сотен лет, – «Go West, young men!» Запад – это новое начало, возможность самореализации, неожиданная возможность. Наверно, если говорить о векторах движения, этот самый главный. Герои Керуака движутся сначала к западу, потом к востоку, это, скорее, какое-то беспорядочное движение в пространстве и в то же время вдохновляющее. Запад, безусловно, наделяется притягательной силой, и если куда и двигаться, то только в том направлении. У Уитмена есть интересное стихотворение, которое называется «К западу от берегов Калифорнии». Он спрашивает себя: а дальше куда? Мы уперлись в Тихоокеанское побережье, а дальше только возвращение к древнему началу Востока, к чему-то противоположному этому духу динамизма, материализма, американскости, что Америка, по мысли Уитмена, тоже могла воспринять в себя.

Еще одним дополнительным или альтернативным маршрутом был всегда, начиная от американских романтиков-трансценденталистов, глобально круговой. Движение по нему все больше к западу, пока не упрешься в предел, дополняется движением к его противоположности, к возможности исследовать те потенции духа, которые Западная цивилизация не задействует в полной мере.

В 1958 году Джон Барт написал роман «Конец пути». Скажите, пожалуйста, почему в то время могло возникнуть ощущение конца? И был ли это конец для того поколения или просто вынужденная остановка в череде постоянных странствий?

Я не думаю, что это поколенческий мотив. Всякий путь рано или поздно кончается. Дорога, как я уже попыталась сказать, прекрасна иллюзией бесконечной открытости, которая рождается в тот момент, когда, как говорил Уитмен, The press of my foot to the earth springs a hundred affections («Стоит мне прижать ногу к земле, оттуда так и хлынут сотни любовей…»). Кажется, что эти эмоции бесконечны и прекрасны. Страх окончания пути, страх потерять ощущение пребывания в движении всегда присутствовал в романтическом идеале дороги. А иногда, как у Барта, с жесткой самоиронией, он выходит на первый план, и возникает мысль: а вдруг момент движения исчерпался совсем? Вдруг неоткуда родиться той энергии, о которой вспоминаешь как пережитое, но уже иссякшее? ■

Беседовала Дарья Сапрыкина

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER

Вход

Войти с помощью социальных сетей

Регистрация

Войти

Зарегистрироваться с помощью социальных сетей

Восстановка пароля

Зарегистрироваться
Войти

Нашли ошибку в тексте?