Что такое музыкальность литературы?

Для того, чтобы привести примеры взаимодействия литературы и музыки, совсем необязательно быть специалистом. Можно вспомнить массу литературных произведений с героями-музыкантами и описаниями музыки (реальной или вымышленной). Ещё проще будет обратиться к вокальным жанрам (от оперы до песни) за сочетанием «слова плюс музыка». Если что, называется копнуть глубже, получится вспомнить литературные тексты, в которых музыка играет важную сюжетную роль. На этом, однако , возможности взаимодействия двух видов искусств не заканчиваются – а чтобы должным образом их описать, нужно обратиться к литературоведческому термину «музыкальность», смысл которого кажется простым и очевидным только на первый взгляд.

Под музыкальностью литературных произведений понимается их сходство с теми или иными принципами, формальными особенностями или выразительными приемами, присущими музыке. Литературоведы до сих пор не определились насчёт того, чем конкретно считать музыкальность – категорией, качеством, принципом или даже особого рода эффектом, возникающим при чтении. Общепризнанным пока является только то, что музыкальность – разновидность интермедиальности (процесса взаимодействия различных медиа, а в более узком смысле – разных видов искусства). Понятие интермедиальности напрямую связано с интертекстуальностью и отношением ко всем произведениям искусства вне зависимости от их типа как к текстам. С этой точки зрения можно сравнивать, к примеру, литературу и живопись (экфрасис), живопись и кинематограф – даже литературу и архитектуру.

Почему музыкальности так тяжело дать определение? Дело в том, что в любых интермедиальных исследованиях (то есть исследованиях на стыке двух видов искусств) автор сталкивается с рядом проблем, которые в рамках одной научной парадигмы обычно не возникают. Во-первых, в литературоведении и музыковедении есть ряд ключевых терминов с разным значением: форма, композиция, мотив. Во-вторых, исследователю может быть не всегда понятно, что искать в тексте помимо прямых упоминаний музыки – и тогда он начинает усиленно штудировать биографию писателя на предмет музыкального образования, абсолютного слуха или родственников-музыкантов. Возможна и обратная ситуация – воспользовавшись, на первый взгляд, прозрачным указанием на конкретное музыкальное произведение (например, «Крейцерова соната» Л. Толстого), жанр («Струнный квартет» В. Вулф) или отдельный термин («Контрапункт» О. Хаксли), литературовед начинает проводить параллели... и в каждом случае может найти разный набор признаков музыкальности (а может и не найти их вовсе). Так и получается, что музыкальность проще описывать или на примере конкретных литературных произведений, или как список возможных приемов, приближающих литературный текст к музыке.

Как музыка попадает в литературный текст

Что делает текст «музыкальным»? Должен ли писатель иметь какие-то особые познания в сфере музыковедения? Наконец, что насчёт читателя - нужно ли ему музыковедческое образование, чтобы разобраться в авторском замысле? 

Чтобы ответить на эти вопросы, удобно будет сперва обратиться к классификации разных видов взаимодействия литературы и музыки (на самом деле, их гораздо больше, чем мы с вами насчитали). 

Классификация эта принадлежит американскому литературоведу Стивену Шеру (с дополнениями современного австрийского ученого Вернера Вольфа). Типов сосуществования литература и музыки всего 3:

- литература в музыке (так называемая программная музыка),

- музыка + литература (любая вокальная музыка)

- музыка в литературе. Последний тип оказывается наиболее сложным и разветвленным – к нему Шер относит «словесную музыку» (word music), «вербальную музыку» (verbal music) и "структурный параллелизм".

Второй способ описания присутствия музыки в литературе – это разделение на «открытый» и закрытый тип. Открытый тип взаимодействия - это всё та же вокальная музыка. Аудитории (в данном случае – слушателю) вполне очевидно присутствие обоих компонентов, словесного и музыкального, и никаких специальных знаний для их восприятия не нужно. 

Закрытый тип взаимодействия, как нетрудно догадаться – это случай, в котором используются средства только одного вида искусства, в то время как второй в нём тем или иным образом скрыт. Если в музыке скрыто присутствует литература, то речь будет идти о программной музыке – в таком случае у произведения без слов будет «говорящее» название, которое может, например, отсылать к литературному произведению*.
В свою очередь, основных форм скрытого музыкального присутствия в тексте две: тематизация и имитация. Тематизация подразумевает описание музыкальных произведений, всевозможные отсылки к реально существующим или выдуманными опусам. В случае с тематизацией о музыке в тексте рассказывается. В свою очередь, имитация значит, что автор литературного произведения пытается подражать каким-либо музыкальным особенностям, показывая их средствами литературы. 

Приёмы такой имитации могут быть разнообразными – от звукописи и усложнения синтаксиса до создание своего рода текстуальных лейтмотивов или даже композиционных аналогов музыкальных форм. Как видим, легко предположить, что у произведения с чертами музыкальной имитации необязательно будет тематическая связь с музыкой. Верно и обратное. Допустим, яркий пример тематизации музыки в литературе – «Крейцерова соната» Л. Толстого. Исследователи, однако, не раз пытались найти в ней черты имитации, сравнивая композицию текста со структурой сонатной формы (с переменным успехом).

В этом смысле сонатная форма особенно любима литературоведами, поскольку хорошо накладывается на многие произведения – нужно лишь два контрастирующих начала (непохожие герои или образные сферы) и следование структуре «экспозиция-разработка-реприза». Нетрудно поддаться соблазну искать «репризу» (или часть текста, в том или ином смысле повторяющую экспозицию), забыв о том, что это построение, в сущности, не является чисто музыкальным. Как отмечает А. Е. Махов, структура сонатной формы повторяет структуру ораторской речи – тезис-антитезис-синтез, то есть чисто теоретически любой литературный текст с подобной структурой можно называть «сонатным»... В случае со структурой целого текста вряд ли возможно «случайное совпадение» с музыкальной формой, которое автор совершенно не планировал.

Стоит ли тогда вообще проводить структурные параллели между литературными и музыкальными произведениями? На наш взгляд, стоит. 

Во-первых, многие писатели сознательно задумывали свои тексты как «музыкальные», и исследовать способы, которые они использовали для «музыкализации» текста, крайне интересно. Во-вторых, если автор не оставил никаких указаний на музыкальную природу своего произведения, но музыкальные черты в нем все равно угадываются, необходимо поразмышлять о причинах такого сходства. Самое главное – не сдаться перед лицом проблем.

Музыковеды от литературы: профессионалы и любители

Так что насчёт музыкального образования литераторов, которые экспериментируют на стыке двух искусств? Разумеется, его уровень у писателей самый разный. Например, Андрей Белый, перу которого принадлежат одни из самых необычных «синтетических» работ – четыре "Симфонии", на момент их написания слабо себе представлял, что такое реальная симфония (и что более примечательно, слабо этим интересовался). У автора рассказа «Струнный квартет» Вирджинии Вулф было прекрасное образование, но не музыкальное. Хулио Кортасар при всей своей любви к экспериментам на границе литературы и музыки был меломаном-любителем, хотя и большим энтузиастом. Пожалуй, одним из немногих профессиональных музыкантов со значительной литературной карьерой был Энтони Берджесс.

Для филологов и «обычных» читателей музыкальных текстов информация, изложенная выше, значит всего лишь то, что авторским отсылкам к музыке не всегда следует доверять. Те или иные «музыкальные» качества могут быть отражены в произведении очень опосредованно, а иногда и вовсе быть недопонятыми или сознательно переосмысленными (как в случае с «Симфониями» Белого).

И все же, если музыка присутствует в тексте скрыто, как читателю об этом догадаться? Стоит ли ему вооружиться музыкальной энциклопедией, если у любимого автора был абсолютный слух и полный дом музыкально одаренной родни? 

Выше мы уже установили, что эффект музыкальности достаточно субъективен – как для автора (у которого, скорее всего, будет чисто концептуальное понимание музыки и ее особенностей), так и для читателя (который может «увидеть музыку» там, где она, возможно, даже не планировалась). Поэтому непрофессионалу по-прежнему можно бесстрашно читать любую литературу и проводить любые параллели, не боясь своей неосведомленности – о симфониях или контрапункте он может знать не больше (и не меньше!) самого автора. А активному непрофессионалу, конечно, никто не запрещает поискать дополнительную информацию, которая вполне может углубить «музыкальное» прочтение текста.

«Музыкальные» тексты:

1. А. Чехов, «Черный монах» (1893). Это произведение Чехова – своего рода веха в русскоязычных исследованиях музыкальности. Замечание Д. Шостаковича о том, что повесть якобы написана в сонатной форме, заставляет все новые и новые поколения исследователей искать сонатность в чеховском тексте – а также в других его рассказах (и даже драматических произведениях).
2. А. Белый «Симфонии» (1902-1908). В произведениях Белого главным образом интересно то, как именно он ломает привычную «литературность» текста. Приближается ли он к музыке – вопрос спорный, но результаты экспериментов определенно заслуживают внимания.
3. В. Вулф «Струнный квартет» (1921). Вирджиния Вулф частично выстраивает свой рассказ по модели неназванного струнного квартета Моцарта, и перемены в характере музыки причудливо сплетаются с мыслями и чувствами героини в виде поэтизированного потока сознания. 

Содержание музыки, таким образом, позволяет сделать повествование более субъективным.

4. Д. Джойс «Сирены» (1922). Двенадцатый эпизод романа «Улисс» лидирует по количеству «музыкальных» исследований в зарубежном литературоведении. На предмет возможных связей с музыкой рассматриваются язык, образная система, композиционные особенности... Правда, некоторые филологи и музыковеды с иронией относятся к серьезным попыткам увидеть в тексте Джойса конкретную музыкальную форму – у разных авторов и версии самые разные.
5. Джеймс Болдуин, «Блюз Сонни» (1957). Рассказ американского писателя – яркий пример того, как в тексте сосуществуют тематизация и имитация музыки. С одной стороны, здесь есть герой-пианист и его музыка, переосмысленная как метафора внутренней жизни; с другой – целый музыкализированный фрагмент текста, который изображает выступление джаз-бэнда и активно использует звукопись и словесные повторы, приближаясь в итоге к джазовой импровизации.
6. Э. Берджесс. «Наполеоновская симфония» (1974). Берджесс, напомним, профессиональный композитор – и свой роман о самом знаменитом французском императоре написал, ориентируясь на Симфонию №3 Бетховена («Героическую»).
7. Х. Кортасар «Клон» (1980). Об этом экспериментальном рассказе, основанном на «Музыкальном приношении» И. С. Баха, мы уже подробнее писали в июльском номере «Эстезиса» за 2016 год. Упоминали мы ранее и о кортасаровском «Преследователе», где, как и у Джеймса Болдуина, центральной становится фигура безумного джазового гения Чарли Паркера – эти два рассказа любопытно читать в паре.
8. Г. Джосиповичи «Гольдберг-вариации» (2002). Роман британского писателя – еще один пример использования произведения И. С. Баха как модели для «многочастного» литературного текста.

(Также у Джосиповичи есть короткий экспериментальный рассказ «Фуга», своеобразно развивающий идею одноименной музыкальной формы).

А для полноты вашего литературно-музыкального плейлиста советуем внимательно ознакомиться с другими статьями номера: ничто так не помогает объяснить трудную тему, как хорошие и разнообразные примеры. ■ 

Екатерина Рубинская