В современной молодёжной среде, далёкой от профильного литературоведения и гуманитарных специальностей в целом, кажется маловероятной ситуация, при которой за советом обращаются к публикациям маститого критика.
Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.
Как отключить: Инструкция
Литературной критике не повезло оказаться меж двух огней. Те, кто рассуждают о литературе с критических позиций, не являются в полной мере читателями; скорее, их работа ближе к литературному творчеству. Не просто поговорить о книге, а максимально полно раскрыть её потенциал, смыслы, в ней заложенные и раскрывающиеся именно в современной, живой среде, представить писателю иной, куда более широкий, чем у рядового читателя, взгляд на произведение – все эти задачи выполнить невозможно, если не обращаться в том числе и к художественной, образной речи, к творческому пониманию и осмыслению прочитанного. Чтобы быть хорошим критиком, мало выражать своё мнение. Нужно хорошо разбираться в литературе, знать её историю и теорию, максимально широко понимать все контексты современности, в которые входит анализируемый текст – философские, социальные, культурные и эстетические.
В то же самое время, критику разрешено то, что является для литературоведа запретной территорией – высказывание не просто суждения о тексте, но именно субъективного мнения, личного отношения к произведению. Это личное отношение подразумевает, что критик рассуждает не как сухой теоретик, интересующийся только внутренними процессами текста, но как живой представитель эпохи, призванный оценить вклад этого текста в современную ему действительность, а также определить, насколько предложенное произведение считается с правилами хорошего литературного вкуса, насколько качественно оно написано.
Именно тем, что функции литературной критики находятся на пограничье между наукой и чтением,
В современной молодёжной среде, далёкой от профильного литературоведения и гуманитарных специальностей в целом, кажется маловероятной ситуация, при которой за советом обращаются к публикациям маститого критика.
объясняется, на наш взгляд, то лёгкое пренебрежение, которое можно встретить среди читательской аудитории. В современной молодёжной среде, далёкой от профильного литературоведения и гуманитарных специальностей в целом, кажется маловероятной ситуация, при которой за советом обращаются к публикациям маститого критика. Вероятнее всего, порекомендовать книгу попросят таких же рядовых читателей.
Одним из крупнейших сервисов, посвященных чтению и обсуждению книг, в русском сегменте интернета является LiveLib. Эта «живая библиотека» имеет довольно большой функционал, но основная его задача – помочь читателю найти книгу, которая его заинтересует, сориентироваться в широчайшем спектре вариантов и возможностей. Для этого на LiveLib каждому зарегистрированному пользователю дается возможность писать рецензии на прочитанные книги.
Закономерно встает вопрос: что такое эта рецензия с точки зрения науки о литературе? Можно ли воспринимать её как особый вид литературной критики? Можно ли доверять этим рецензиям при выборе собственного круга чтения? Попробуем разобраться, обратившись к тому контенту, который предоставляет сервис. Для того, чтобы понять сущность этого нового жанра, читательской рецензии, взглянем, как любители говорят о разных, но знаковых позициях литературного процесса. Для примера, и чтобы не утомлять читателя, ограничимся знаковыми, и потому наиболее показательными текстами.
Открыв страницу «Одиссеи», можно удивиться – читатели LiveLib написали всего лишь 68 рецензий (для сравнений, на книгу «Сумерки» Стефани Майер написано 397 рецензий, а на «Гарри Поттер и философский камень» Джоан Роулинг – 674). Речь, вероятно, даже не о том, что великое творение Гомера прочесть сложнее, нежели современный массовый текст, а о том, что даже простейшая статистика чётко показывает целевую аудиторию проекта. Молодой читатель, берущийся за древний текст, вряд ли обратится за советом по трактовке и оценке к своему сверстнику.
Кроме того – и это важно – древние тексты продуцируют в читательском сознании мысли, идущие мимо жанра рецензии, актуализирующие другие вербальные структуры и письменные жанры.
Зато, если обратиться к самим рецензиям, можно приятно удивиться. Первая же из них при сортировке по релевантности написана с претензией на гекзаметр, но в весьма ироничном стиле и с использованием соответствующей, разговорной лексики. Гомер, вероятно, не оценил бы нововведения, зато автор удачно попала в жанр ироикомической поэмы, когда-то давно уже открытый русской литературой. Показательно: автор относится к профессиональным читателям или же на пути к становлению таковым, и тем не менее рецензию оформляет в весьма далёком от научного стиле: «Думать не надо, однако, что это поэма-движуха / И к одному развлеченью её создавали годами. / Всё не так просто, и многие знанья сокрыты / В строках, которые в сон погружают филологов юных»*. Читательская рецензия намного свободнее в формах выражения авторской мысли; она не просто даёт высказаться, но позволяет сделать это ярко, подзарядиться от собственной энергии, дать читателю и интерпретатору погреться в лучах собственной славы, посиять своим светом, хоть и отражённым, и преломлённым.
Во второй рецензии потрясает резкий переход тона, что, впрочем, сразу объясняется зрелым возрастом автора. Серьёзный, вдумчивый стиль, выводы, обобщения – всё намного ближе к «серьёзному», чем можно было бы предположить. Но интереснее всего другое – название. «Свадебный подарок» – это и есть «Одиссея» Гомера, ставшая не просто знаковой точкой в мировой культурной истории, но важной точкой личной судьбы, символом и отпечатком индивидуальной человеческой истории.
Читательская рецензия намного свободнее в формах выражения авторской мысли; она не просто даёт высказаться, но позволяет сделать это ярко, подзарядиться от собственной энергии, дать читателю и интерпретатору погреться в лучах собственной славы, посиять своим светом, хоть и отражённым, и преломлённым.
История знакомства с книгой становится неизменным (или практически неизменным) элементом читательской рецензии. И, помимо личных и трогательных моментов, имеет и практический смысл: мы чётко понимаем, что за читатель перед нами, узнаём его личную, за-книжную жизнь и, соответственно, осознаём, насколько идентичным нашему будет его литературный опыт, насколько его мнению можно доверять.
«Одиссея» Гомера имеет оценку 4.11, что достаточно высоко по местным меркам. В целом, рецензии на него написаны на достаточно высоком уровне – стиль, точка зрения на текст, знание литературных и исторических контекстов. Но авторы пишут для себя (и для сотен тысяч других «себя», которые примеряют к собственному мнению написанный текст), поэтому эмоций – много, анализа – почти нет. Даже у древнего текста спровоцировать аналитическую деятельность читателя не получается.
«Ромео и Джульетту» Шекспира читатели LiveLib оценили чуть меньше Гомера – в 4.08 балла, но зато она получила аж 212 рецензий. Уровень литературоведческих знаний здесь совсем иной: авторы неизбежно стремятся пересказать сюжет (кто же не знает, как раздражает и злит это неуёмное и немудрое желание!), поспорить с автором, указать ему на его ошибки: «Сюжет, на мой взгляд, глуп и неправдоподобен. Ромео и Джульетта повстречались раз и поняли, что жить друг без друга не могут, а ве..дь до этого Ромео не мог представить свою жизнь без Розалины. И вот они готовы вступить в брак, даже не зная друг друга»*.
Если древняя литература обязывает относиться к ней с необходимым пиететом и дистанцией, образующейся прежде всего благодаря огромному временному расстоянию между читающим и текстом, то Шекспир, как мы знаем, волшебно универсален и потрясающе современен. Рецензенты позволяют себя одурачить и забывают, что перед ними – литература, а не жизнь. Это, к слову, очень важная часть анализируемого нами жанра: граница между читаемым и тем, кто читает, зачастую стёрта напрочь. Наивное чтение создаёт нередко наивные тексты.
Вообще Шекспир, создав в своей трагедии великий парадокс любви и смерти, стимулирует читателя к борьбе с текстом, провоцирует его. Знаковыми становятся фразы вроде: «О логике герои Шекспира вообще не вспоминают»*. Автор рецензии, таким образом, признаётся, что он не понимает текст, не «ловит» его идейный посыл, его особый пафос. Между тем, это не просто спор разных опытов – читателя и автора, сохранившего свою собственную эмпирику в своем персонаже. Это отсутствие у читателя осознания, что ему нужно не просто сказать да или нет тексту, не просто осудить или оправдать его; ему нужно его понять. То есть настоящая читательская задача (причём как профессионального, так и непрофессионального читателя) – правильно (основываясь на имеющихся у него знаниях о бытии) расшифровать внутреннюю логику текста, а не приложить текст к собственной бытовой логике. В этом смысле подавляющее большинство проанализированных нами рецензии потерпело сокрушительное поражение. Потому что о логике в прямом, упрощённо-сниженном смысле этого слова – увы! – не слышал вообще ни один художественный текст. И те критики, которые могут назвать себя профессионалами своего дела, знают об этом.
Зато по части советов к прочтению и формированию литературного вкуса LiveLib почти всегда старается не проиграть: «Но, думаю, история будет поучительной, как для подростков - они могу понять, что поспешные действия ни к чему - так и для родителей - о том, что не всегда их советы бывают на пользу детям»*. Просто, практично, но зато честно.
Рецензенты позволяют себя одурачить и забывают, что перед ними – литература, а не жизнь.
Кафка для LiveLib оказался не таким уж и культовым: писателя, вклад которого в мировую культуру трудно переоценить, который стал и до сих пор становится иконой для многих молодых людей в период взросления, а для некоторых (которых уже меньше, но тем не менее их вполне можно выделить в отдельную социальную группу) остался кумиром и в возрасте вполне зрелом – так вот эту фигуру из фигур читатели сервиса оценили всего в 4.07 балла, то есть даже ниже, чем «Ромео и Джульетту». Кроме того, о нём написано всего 139 рецензий. С другой стороны, на сборник Кафки, включающий в себя его жуткий рассказ «В исправительной колонии», а также романы «Процесс» и «Замок», читатели ответили аж 702 рецензиями.
Видимо, для широкой публики, не знающей о «культовом» статусе текста, в свободном романном жанре оказалось проще и комфортнее. Хотя, если спрашивать личное мнение вашего покорного слуги, простор романа Кафки куда как более пугающий, чем любая теснота даже самой короткой новеллы.
Кафка – даже Кафка – в какой-то мере пал жертвой бытового психологизма, о котором мы говорили ранее: «В этом противопоставлении и есть главный конфликт или боль и самого Кафки: да, я другой, не такой как все, я, если хотите, насекомое, но я – человек и я хочу быть среди вас, быть таким какой я есть. Посмотрите на насекомое и найдите в нем человека, разглядите человека.
А общество и семья не принимает, отторгает, именно потому, что другой»*. Впрочем, можно найти и вполне любопытные аналитические рассуждения: «Можно с разных точек зрения рассматривать этот литературный бриллиант, ставший «классикой» модернизма. Хотите фрейдистский и психоаналитический подход? Пожалуйста вам. Прочитав «Превращение», только ленивый ум не начнет рассуждать о том, как болезненные взаимоотношения Кафки с отцом повлияли на формирование столь удручающего мировоззрения писателя. Можно погрузить это произведение в исторический контекст и сказать о том, что в нем (впрочем, как и во всем своем творчестве) Кафка, пророчествует - осознанно, не осознанно ли - о наступающей эпохе тоталитаризма, атмосфера которой будет так похожа на этот безумный кафкианский мир; реальная история будет будто бы списана с художественных страниц, созданных Кафкой»*. Но в этом, в общем-то, и заключается та важная особенность жанра читательской рецензии, которую нельзя не подчеркнуть: предельное разнообразие, разночтение вариантов. Именно на примере текстов Кафки видно, как здорово получается у рецензентов упражняться в остроумии. Если критика (а уж тем более литературоведа) здорово сдерживают в своём желании пофантазировать, то читателя вольного не сдерживает никто. Более того, его подстёгивают – и сложные, абстрактно-философские, экзистенциальные тексты, и читатели-собратья, следящие за профилем в сети, и собственное эго, жаждущее выразиться через любой подвернувшийся под руку материал, наплевав на художественное своеобразие и уникальность эстетической реальности автора. Видимо, и при жизни не понятый никем Кафка и не надеялся на посмертное понимание (иначе завещал бы Броду отнюдь не поминальный костёр из литературы). Но и на такое разнообразие заведомо абсурдных (какая ирония!) вариантов он тоже вряд ли рассчитывал.
Искренне поразило вашего покорного слугу, что роман «Щегол» Донны Тартт, увесистую книгу в 832 страницы, уже успели дважды прочесть в Книжном вызове – 2018.
Впрочем, современное здесь читают действительно чаще, чем древнее, диктует книжный рынок, агрессивный маркетинг, мода и аудитория. Увы, ни Донн, ни Байрон, ни Бодлер свои книги рекламировать уже не в состоянии.
Получивший Пулитцеровскую премию в 2014 году роман получил от читателей LiveLib 404 рецензии, что, в целом, довольно высокий показатель. «Щегол» – достаточно яркий пример того, как книга, ставшая ярким, заметным литературным событием, способствует формированию литературного вкуса эпохи. В 2014 не было того, кто, читая, не знал о «Щегле». Сейчас на LiveLib в рецензиях есть ровно два лагеря: «это совершенно точно шедевр» и «это кирпич с претензией на интеллектуальность». «Мой список книг, за которые я готова выцарапать глаза пополнился»* – пишет один из авторов. Согласитесь, достаточно резкое, и вместе с тем симптоматичное заявление. «Бесконечный утомительный поток слов и витиеватых образов - он длится, длится и длится, а сюжет все никак не начинается и не начинается...»* – один из постоянных укоров в сторону автора. «Донна Тартт, пожалуй, заняла бы выдающееся место в мировой литературе... если б оно не было занято Достоевским и Диккенсом»* – практически резюме диалога, при условии, что спорящим сторонам удалось бы договориться. На самом деле, не столь важно в данном случае, какова книга; важно, как мощно она смогла стимулировать желание высказаться по данному вопросу.
Если критика (а уж тем более литературоведа) здорово сдерживают в своём желании пофантазировать, то читателя вольного не сдерживает никто.
Осознать право на формирование собственного мнения о книге не просто в своей голове и не только в тесном кругу друзей, но и в широком пространстве других читающих, понять, что ты не тупик литературного процесса, ты – его двигатель и создатель наравне с писателем, ты не тот, кто молча потребляет и только сортирует книги на полке по степени адекватности твоему вкусу, но ты именно тот, кто вправе спорить о книге – это, вероятно, один из самых главных плюсов приобщения читателя к работе критика-профессионала.
Прежде всего, себе, как бы банально это ни звучало. Литературная критика оценивает шансы книги на вхождение в культурный контекст, прикидывает и озвучивает риски, предсказывает то, как публика примет тот или иной текст. Читательская критика не предсказывает, она показывает. Она и есть та реакция, о которой могут долго спорить профессиональные критики. Да, она менее информативна, совершенно недоказуема и не универсальна. Но зато это мощный инструмент для оценки современного литературного процесса, это рука на пульсе новейшей, рождающейся здесь и сейчас литературы. Классику мало обсуждают, но чувствуют её силу, современные тексты обсуждают много, но и недостатки видят и чувствуют значительно лучше. Строго говоря, стать частью науки о литературе читательская рецензия никогда не сможет. Но, на наш взгляд, эта самая наука многое потеряет, если не прислушается к голосу живого, хоть и виртуального читателя. ■
Елена Чебанная
Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER