Мы Вконтакте Мы в Facebook

Мы обнаружили, что вы используете Adblock. Мы знаем, как для вас важно иметь беспрепятственный доступ к знаниям - поэтому ради поддержания сайта мы оставляем только ненавязчивую рекламу. Пожалуйста, отнеситесь к этому с пониманием.

Как отключить: Инструкция

Описание к картинке

Меню

Рубрика Эксперименты

СТАТЬЯДадаисты: попытки разрушения литературы и языка

Начало XX века ознаменовалось войнами и революциями, которые повлекли за собой не просто массовые человеческие жертвы в количествах, которых прежде не знала история, – они повлекли за собой изменение человеческого сознания и отношения к таким абстрактным конструкциям, как Бог и искусство. Именно в это время на авансцену литературы выходит эпатажная, шокирующая, зачастую непонятная поэзия дадаистов, которая навсегда изменила весь литературный процесс и стала предпосылкой для возникновения постмодернизма.

Предпосылки формирования дадаизма

Теодору Адорно приписывают знаменитую фразу: «После Холокоста нельзя писать стихов». Можно долго рассуждать об истинности этого замечания, но то, что в мире происходит нечто такое, после чего искусство не может остаться прежним, писатели, поэты и художники почувствовали задолго до Холокоста.

Собственно, поворотным моментом к новой исторической и художественной реальности стала Первая мировая война. Химическое оружие, танки, взрывающиеся смеси - всё это, конечно, было использовано впервые, но куда большими последствиями обладал тот простой факт, что изменился сам способ ведения войны.

Военное кладбище времён Первой мировой войны в Эббевилле, Великобритания

Военное кладбище времён Первой мировой войны в Эббевилле, Великобритания

Итоги одной кровопролитной битвы больше не оказывали серьёзного влияния на ход войны в целом: Верденская «мясорубка» унесла тысячи жизней, но не принесла ощутимых результатов ни одной из сторон. Ещё страшнее было то, что от войны больше некуда было скрыться. Теперь был мобилизован почти каждый десятый житель, а обычной гражданской жизни просто не оставалось места: мирное население тоже работало на огромную военную машину.

Неудивительно, что в искусстве преобладали «разрушительные» тенденции: футуристы хотели сбросить древних классиков с корабля современности, для постижения «хаотичного мира» имажисты предлагали использовать свободный стих, герои сегодняшней статьи - дадаисты - мечтали уничтожить слово как фундамент европейской цивилизации.

Именно опыт бессмысленной бойни Первой мировой, по мнению дадаистов, подчеркнул бессмысленность человеческого существования.

Если европейская культура с её рафинированностью, изяществом, прагматизмом могла допустить подобные события, значит, эту культуру необходимо разрушить. Культуру создаёт человеческий разум, поэтому и его нужно уничтожить. А раз мыслим мы понятиями, выраженными в словах, то вот он - первоэлемент разума, который и нужно разложить, обессмыслить, превратить в набор непонятных звуков.  

 

Возникновение, распространение и угасание течения

Дадаизм стал первым международным авангардистским течением: практически одновременно дадаисты заявили о себе в США, Германии и Швейцарии.

Нужно отметить, что одной из характерных черт дадаизма был синтез искусств: грань между литературой и живописью была весьма условной, нередко художники были ещё и поэтами, а поэты - художниками.

Так, например, нью-йоркская группа, обязанная своим возникновением в 1915 году художникам Марселю Дюшану и Франсису Пикабиа, была ориентирована в основном на реформу пластических искусств и не особенно интересовалась крушением литературных основ.

А вот цюрихская группа (с которой обычно дадаизм и ассоциируется), возникшая в 1916 году, была в большей мере литературным объединением. Её члены, самые известные из которых - Тристан Тцара, Гуго Балль, Рихард Хюльзенбек, собирались в местечке под названием «Кабаре Вольтер», это же название получил и выпускаемый ими альманах.

Марсель Дюшан. Обнажённая, спускающаяся по лестнице №2, 1912

Марсель Дюшан. Обнажённая, спускающаяся по лестнице №2, 1912

Если европейская культура с её рафинированностью, изяществом, прагматизмом могла допустить подобные события, значит, эту культуру необходимо разрушить.

Дадаизм, как и любое авангардистское течение, был довольно разнородным: даже одна швейцарская группа условно подразделялась на два движения. «Абсолютный дада», лидером которого был Тцара, выступал за «статическую» поэзию и абсолютное искусство. Именно он и придумал название нового течения, случайно наткнувшись в словаре на слово «дада», которое в переводе с французского буквально значило «деревянная лошадка», так её называли дети. В «Манифесте дада 1918 года» Тцара писал о слове «дада» так: «На языке негритянского племени Кру оно означает хвост священной коровы, в некоторых областях Италии так называют мать, это может быть обозначением детской деревянной лошадки, кормилицы, удвоенным утверждением в русском и румынском языках. Это могло быть и воспроизведением бессвязного младенческого лепета. Во всяком случае — нечто совершенно бессмысленное, что отныне и стало самым удачным названием для всего течения». Другое его высказывание из этого же манифеста, «Дада не означает ничего», становится своего рода лозунгом движения.

Дебютная книга Тцара, «Первое небесное приключение господина Антипирина», выходит в 1916 году, одновременно со складыванием швейцарской группы, и «обнажает один из основных принципов дадаизма: приоритет звучащего слова над смыслом»*. «Мысль рождается во рту», — заявляет Тцара в «Манифесте любви слабой и любви горькой» (где он также предлагал сочинять стихи при помощи газетных вырезок, помещая их в шляпу и вынимая наугад).

В сборнике «Двадцать пять стихотворений» (1918 г.), в одном из самых известных своих поэтических опусов - «Белый павлин, прокажённый пейзажем» - Тцара изображает переход речи от связности к полнейшей нелепице, набору звуков, потому что его цель, как дадаиста, разрушить язык как средство, которое «цементировало» общественный строй, раздробить его, разложив на составные элементы, обессмыслить.

Здесь  читатель   начинает  кричать,

Начинает   кричать,   начинает   кричать;   в   крике

появляются   флейты,   расцвечивающиеся  кораллами.

Читатель  хочет  умереть, может  быть, танцевать,

а   начинает  кричать,

Он — замызганный   худосочный   идиот,   он   не   понимает

Моих  стихов  и  кричит.

Он   крив.

В  душе  его  зигзаги и много  ррррр

Нбаз,   баз,  глянь  на   подводную  тиару,   расстилающуюся

золотыми  водорослями.

Оозондрак  трак

Нфунда   нбабаба   пфунда   тата   нбабаба.

(Перевод Н. Балашова)

Дадаисты активно разрабатывали фонетическую поэзию, смысл которой, однако, отличался от аналогичных экспериментов футуристов. В отличие от последних дадаисты не подражали реальным шумам, но считали, что слово-звук должно быть самодостаточно и вместе с тем не значить ничего.

В своём дневнике один из «фоно»-поэтов, Гуго Балль, записал: «Я изобрел новый вид поэзии, стихи без слов». Для него фонетическая поэзия была аналогом шаманского ритуала, где путём заклинания и повторения звуков люди впадали в транс и видели откровения.

 

Ханна Хёх. Разрезанный кухонным ножом живот Веймарской республики, 1919

Ханна Хёх. Разрезанный кухонным ножом живот Веймарской республики, 1919

«Политический дада» сложился вокруг Рихарда Хюльзенбека и, как следует из названия, был в первую очередь не художественным, но социально-политическим движением. По определению самого Хюльзенбека, дадаизм - «это наиболее релятивистическое, антибуржуазно-антикапиталистическое, активистское мировоззрение политически мыслящих людей, для которых искусство является только ничтожной деталью мировой картины и которые должны постоянно восставать против искусства, пока оно в буржуазном обществе остается товарной ценностью». В «Вольтере» выставки живописных работ соседствовали с танцем, а шумовая музыка - с чтением стихов, и, стараниями добропорядочных цюрихцев, кафе довольно скоро было закрыто. 

«Мысль рождается во рту», — заявляет Тцара в «Манифесте любви слабой и любви горькой»

В «Вольтере» выставки живописных работ соседствовали с танцем, а шумовая музыка - с чтением стихов, и, стараниями добропорядочных цюрихцев, кафе довольно скоро было закрыто. После этого Балль и Хюльзенбек вернулись на родину, в Германию, где в 1917 году усилиями братьев Херцфельде и Рауля Хаусманна сформировалась своя группа дадаистов, которые, подобно нью-йоркской группе, были в массе своей художниками и больше интересовались революцией в изобразительном искусстве, нежели в словесном. Особенностью берлинского дадаизма была его крайняя политическая ангажированность. Высказывание немца Хюльзенбека: «Долгое время моим единственным стремлением было заниматься литературой с револьвером в кармане» его соотечественники понимали практически буквально, потому что общим для всех чувством была ненависть к правительству, допустившему политический распад страны и развязавшему страшную войну, закончившуюся к тому же унизительным миром. «Перед нами может стоять лишь одна задача: всеми средствами приближать крушение этой цивилизации эксплуататоров... Всякое безразличие следует считать контрреволюционным! Мы призываем всех восстать против мазохистского уважения к ценностям истории, против культуры и искусства!», — писали в 1919 г. художники Хартфилд и Гросс.

С.Б. Дубин в статье «Горизонты европейского авангарда» отмечает новаторство Рауля Хаусманна, который «...одним из первых начинает экспериментировать с симультанной поэзией (параллельное чтение нескольких текстов) и пишет «абстрактные» стихотворения, составленные из звуков, звукоподражаний и просто букв (FMSWB, 1918)»*.

Тцара с окончанием Первой мировой переехал в Париж, где к дадаизму временно примкнули поэты Элюар, Кокто, Сандрар, Супо, Бретон и Арагон. Андре Бретон и Тристан Тцара до 1923 года выясняли, кто же является неформальным лидером движения, пока не разругались, и на этом история непосредственно дадаизма закончилась.

Впрочем, многие художественные находки дада Бретон перенёс в новое художественное направление, которое назвал сюрреализмом.

 

Смысл протеста

Гуго Балль зачитывает звуковое стихотворение Karawane в Кабаре Вольтер (Цюрих, 1916)

Гуго Балль зачитывает звуковое стихотворение Karawane в Кабаре Вольтер (Цюрих, 1916)

 

Дадаисты стремились освободить словесный материал от всего "наносного": от философских, этических, религиозных и многих других ассоциаций и коннотаций, потому что, по их мнению, словом нужно было пользоваться как совершенно самостоятельной "вещью". Поэтому в поэтическом выражении дадаизм приобретает, с одной стороны, форму "симультанной поэзии", рассчитанной на многоголосую декламацию, где вместо слова - целый оркестр самодостаточных и ничего не напоминающих звуков. Одновременно с этим дадаизм тяготел к так называемой "импровизированной" поэзии, в которой стихотворение составлялось сразу и из уже существующих, и из тут же придуманных слов.

Хюльзенбек писал: «Слова должны остаться сферическими образами, замкнутыми в себе, маленькими мирами, имеющими свою собственную жизнь, свои собственные законы», выражая тем самым основополагающее требование дадаизма: уничтожить ассоциативность поэзии. Конечно, невозможно было полностью отказаться от слов родного языка, поэтому приходилось прибегать, разумеется, к эпатажу. Этот «вызов буржуа» реализовывался с помощью сразу нескольких приёмов.

Во-первых и в главных, как об этом уже говорилось, дадаисты уделяли огромное внимание звуковой поэзии, потому что таким образом язык уничтожался как лингвистический феномен.

 

А это, в свою очередь, должно было привести к уничтожению языка культуры в целом, который потерял бы способность выражения действительности и её поэтической интерпретации. Поэтому среди ключевых особенностей поэзии дада - издевательство над традицией, выдвижение какого-то положения и его одновременное отрицание, символизировавшее хаос реальности, а также глубокий цинизм и дерзость в выборе предмета изображения.

Во-вторых, поэт выступал как частное лицо, которое желает плюнуть в лицо буквально всему миру. Вот, например, высказывание французского дадаиста Рибмона-Дессэня: «Прежде чем снизойти до вас, прежде чем поломать ваши гнилые кости... прежде чем испортить ваш вкус к красоте, сахару, перцу, философии и метафизически-математически-лирическому винегрету... нужно принять антисептическую ванну».

Курт Швиттерс. К Анне Блюме. Обложка, 1919

Курт Швиттерс. «К Анне Блюме». Обложка, 1919

Это не только, конечно, хамский выпад против общества, но и разрушение лирического начала в поэзии, которое на протяжении нескольких столетий отличало её от прозы. Вспомним школьные уроки литературы: лирика - это изображение внутреннего мира героя, его переживания, это устремлённость вовнутрь. Не очень напоминает гнилые кости и антисептические ванны, не так ли?

 

Последующее влияние

Многие исследователи не без основания считают дадаизм предтечей, ни много ни мало, постмодернизма. Действительно, сначала Андре Бретон, начинавший как дадаист, создаёт новое течение - 

«Слова должны остаться сферическими образами, замкнутыми в себе, маленькими мирами, имеющими свою собственную жизнь, свои собственные законы»

сюрреализм, который, заимствуя эпатажность дадаизма, его определённую циничность, неприятие традиции, склонность очистить язык до первоосновы, отказ от господства разума, начинает переосмысливать роль автора, что приводит к попытке «десубъективировать» текст, а тут уже рукой подать до бартовской концепции "смерти автора».  Беспрестанная ирония постмодернизма, игра с читательскими ожиданиями, переосмысление характера творчества и роли создателя произведения искусства, парадоксальный эскапизм, смешанный с политической ангажированностью - всё это далёкий привет дадаизма нынешнему столетию из начала двадцатого века. ■

Екатерина Орлова

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее, и нажмите CTRL+ENTER

Вход

Войти с помощью социальных сетей

Регистрация

Войти

Зарегистрироваться с помощью социальных сетей

Восстановка пароля

Зарегистрироваться
Войти

Нашли ошибку в тексте?

Зарубежная литература XX века: Учеб. пособие для студ.высш. учеб. заведений / В.М.Толмачёв, В.Д.Седельник, Д. А. Иванов и др.; Под ред. В. М.Толмачёва. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. — с.69

Зарубежная литература XX века: Учеб. пособие для студ.высш. учеб. заведений / В.М.Толмачёв, В.Д.Седельник, Д. А. Иванов и др.; Под ред. В. М.Толмачёва. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. — с.70

Звуковая поэзия

- род поэтического творчества, где слова, образующие стих, не имеют никакого другого значения, кроме фонетического. Например, у Хлебникова читаем: «Путь гопотчичь, пусть топотчичь,/Гопо-гопо-гопопей...».