Рыцарь и дева

Небольшой объём, искренность, динамизм и острота конфликта обеспечили творению Прево долгую жизнь. В литературе Просвещения его текст сияет как луч света в тёмном царстве дидактического и рационального. Прево пишет в предисловии, что его задача – предостеречь человека от порывов страстей, губящих судьбу, благополучие, спокойствие. Он преподносит свой текст одновременно как нравственный тренажёр и как благочестивую проповедь, долженствующую спасти читательскую паству от заблуждений юности и романтических соблазнов. При этом содержание произведения прямо противоположно его обрамлению: ни ужасаться, ни обличать читателю не хочется.

История о девице, существующей за счёт кошельков своих кавалеров, не смогла бы надолго заинтересовать читателя. Прево наделил свою Манон одновременно совершенной неспособностью жить без роскоши и беспрецедентным равнодушием к деньгам. Ей всё равно, откуда прибудет к ней новое платье, лишь бы оно было роскошным и было ей к лицу. Парадокс лежит в основе её образа, и он же структурирует образ её кавалера, Де Грие. Он рыцарь без страха и упрёка, о его принадлежности к рыцарскому ордену неоднократно говорится в книге, и даже отец и возлюбленная обращаются к нему не иначе, как кавалер. Кроме того, он идеальный ученик, послушный сын, честный и совестливый человек. Совесть его особенно видна именно тогда, когда приходится совершить очередное преступление во имя великой любви.

Так они и живут – прекрасные и нежные, как Ромео и Джульетта, грязные и порочные, как Адам и Ева после грехопадения. Прево создаёт текст, в корне противоречащий Просвещению – признающий человеческую природу таковой, какая она есть, дарующий свободу тому, от чего вот уже полтора века культура учит человека отрекаться. Безусловно, есть здесь и обоснование трагического диссонанса в душе Манон через осуждение порочного, продажного общества, есть и идея о том, что один грешник неизменно совратит другого и что чистоту души нужно беречь превыше всех мирских благ. Но как же меркнет нравственный пафос перед блестящей, обворожительной красотой Манон, как притягательна героиня несмотря на все моральные выводы и осмотрительные предостережения!

Историю героев, полную превратностей, взлётов и падений, целесообразно было бы изложить не только с точки зрения денег, которые то имеются, то отсутствуют у героев, но и исходя из того положения в пространстве, которое они занимают. Прево создаёт систему мест-топосов, через которые проводит своих персонажей как через круги ада и одновременно как через путь к спасению и очищению. Рассмотрим эти топосы подробнее, остановясь на самых значимых.

Монастырь

Образ монастыря появляется в тексте всего единожды, в самом начале, когда де Грие встречает Манон и влюбляется в неё. 

Девушка сообщает, что родители отправляют её в монастырские стены, а юноша догадывается, что так они стремятся обуздать страсть Манон к излишеству и удовольствиям.

Возлюбленные быстро договариваются о том, как спастись от этой злой участи, и страшный призрак аскетской смиренной жизни отступает. Но образы-двойники монастыря будут преследовать их в течение всего повествования. Едва сам не станет отшельником собственной души де Грие, когда приблизится к тому, чтобы принять сан. Он будет заточён против воли (а в ту эпоху в монастыри намного чаще уходили против воли, чем по собственному желанию) в четырёх стенах комнаты в родительском доме и подвергнут моральным пыткам отца, которые, очевидно, должны были преобразить и спасти падшую душу блудного сына. Тиберж, друг главного героя – вот уж кто знаменует собой монастырь во плоти; это человек-крепость, человек-скала, с которой вынуждена будет прыгнуть добродетель, если не удастся всех в мире обратить на свою сторону. Тиберж несёт с собой религиозный устав повсюду; при каждой встрече де Грие вынужден выслушать новую порцию наставлений и увещеваний. 

Но что же такое этот монастырь духа и тела, которого так боятся герои? Он есть не что иное как тюрьма, в которую попадает всякий, кто не в силах прикрыться лицемерием и утаить от большинства всё то, что большинство тоже делает, но умело умалчивает и обходит в разговоре. Никакого духовного значения у этого заведения в тексте нет, совесть де Грие – судья намного более справедливый, чем те сухие и бесплотные сентенции, которые вынуждены выслушивать послушники и монахи в художественном мире Прево. Монастырь сохраняет в своём образе значение конца земного существоваия, отказ от роскоши в пользу аскезы, смирение перед смертью вместо радости жизни. Манон как ту, что воплощает собой всю сложную и противоречивую жизнь, страшит такая перспектива. И, конечно, она слишком любит роскошь, чтобы умилиться монашеской ризе. А де Грие слишком любит Манон, чтобы похоронить её заживо раньше времени. Таким образом, как топос ранней смерти, как духовное захоронение заживо, образ монастыря открывает повествование романа.

Париж

Все дороги счастливо освободившихся возлюбленных ведут в столицу, полную нег, богатства и удовольствий. Париж становится тем местом, где Манон чувствует себя как дома – здесь пёстро, ярко, живо и весело. Со всей своей разнообразностью, разнородностью, всепринимающим радушием Париж должен был стать домом молодой четы, её единственной зоной свободы, но этого не происходит. Прево изображает городскую среду как череду непрекращающихся удовольствий и заманчивых предложений. Именно это место губит Манон, приводит всю её живую, но порочную натуру в движение, интригует её и заставляет действовать – обирать и обирать кавалеров одного за другим, чтобы никогда не уехать из Парижа. Именно сюда будет стремиться веком позже Эмма Бовари, ещё одна безумная героиня, ощущающая в блеске вечернего туалета спасение от расколотой души и страдающего сознания. Здесь осядет англичанка Бекки Шарп, когда закончится её лондонская авантюристская карьера. Этот город, манящий и притягательный, похож на мышеловку, которая поджидала героев и, будучи расставлена, уже не может быть обойдена. За первым же углом от новой жизни Манон и де Грие обнаруживается любовник, который откроет неприглядную и жестокую череду падений героини и грустную вереницу раскаяний героя.

Особняк

Совершенно особенным местом в жизни молодой четы (венчанной, правда, только их собственными любовными узами) становятся особняк или поместье. Для Манон это – рай, великолепная золотая клетка, куда она стремится без особой нравственной рефлексии, скорее повинуясь инстинкту, нежели трезвому расчёту. Для де Грие это место заточения возлюбленной, Бастилия, которую нужно разрушить. Из раза в раз счастливый этап их жизни оканчивается необходимостью побега, минуя ожидающего любовника и слуг и желательно не минуя имеющиеся поблизости драгоценности. 

Роль содержанки Манон не страшит – она лишена «социальных предубеждений». Но образ тем не менее любопытен именно в этом ключе – как золотая клетка для птички, которую непременно нужно для себя сохранить. Прево, очевидно, опирался на жизненные реалии эпохи, рассказывая, как знать создаёт персональные публичные дома с небольшим, правда, выбором товара, но зато с удобствами, роскошеством и утончённостью. В этом образе, образе поместья, содержится многое о времени и о человеке этого века – и стремление всё возможное и невозможное, в том числе и любовь, купить за деньги, и отношение к женщине как к вещи, и желание, чтобы пороки в своём размахе и в своей роскоши не уступали достоинствам. Самое потрясающее же в этом образе – то, как он знаменует собой разницу между грехом знати и грехом простолюдина. Знать имеет свой дом – надёжные стены, за которыми можно скрыть прелюбодеяние, чтобы оно оставалось флёром, лёгким запахом на одежде, когда выходишь в свет, но никак не ударяющей в ноздри вонью позора. У простого человека такой защиты нет. Манон, будучи обвиняемой в проституции, всегда опозорена. Её незадачливые, одураченные, но всё ещё богатые кавалеры отделываются лишь лёгкой усмешкой со стороны окружения и одобрительным шлепком по плечу от близких при виде красоты и очарования Манон.

Тюрьма

Этот топос – квинтэссенция идеи, центральный образ текста, знаменующий собой положение героев в мироздании. Есть три реальных заведения – Сен-Лазар, Приют, Шатле. Герои, попадая туда, лишаются последних иллюзий о добропорядочности в глазах общества. 

Примечательно, что де Грие более всего переживает не столько об ограничении свободы его дорогой Манон, но думает прежде всего о том, что там с ней будут обходиться не должным образом, принижая и опошляя божественное создание, которое знаменует собой целый мир для нашего героя. Но, кроме существующих тюрем и казарм, есть в тексте и тюрьма более обширная – ощущение, что нигде в мире не найдётся места для двух влюблённых, которые не успели пожениться прежде чем стать таковыми.

Тюрьма ещё и знак одиночества – не случайно героев разделяют всякий раз, как они оказываются в заточении. Это топос, родственный монастырю, и означающий предельную концентрацию на себе, на собственной жизни, на её осмыслении. Не может думать де Грие – он чувствует. Не думает Манон – в её отношении к миру мало мыслительного и много эмпирического, опытного.

Поэтому им так невыносима тюрьма как знак необходимости взглянуть в лицо собственным поступкам, признать, что всё время поступал не так, как следует. Тюрьма есть и ограничение свободы – не только передвижения, но выбора, кого любить, как именно любить и как при этом себя чувствовать. Если Париж заманивал и наказывал, особняк удерживал и обхаживал, а монастырь призывал к отказу от жизни, то тюрьма уже не спрашивает и не уговаривает: её образ – символ исключения несчастных влюблённых из списков существующих для общества индивидов. Обществу проще отказаться от тех, кого оно породило, занести их в перечень non grata, чем признаться, что именно оно породило этих людей, что именно оно ответственно за их судьбу, за их горечи и страдания. Чувство любви прекрасно, но те обстоятельства жизни, в которых оно оказывается и вынуждено изуродовать, исказить себя – именно в этом Прево видит вину социального устройства, то есть любой локации, которую может предложить человеку современный автору цивилизованный мир. 

Новый свет

Есть, правда, попытка вывести героев из распущенного, опасного Парижа и защитить в массивных, бедных, но чистых стенах американской колонии. Попытка эта потерпела фиаско, знаменующее собой смерть главной героини и финал книги. Высланная в Америку Манон и следующий за ней де Грие живут просто, но счастливо за океаном ровно до тех пор, пока не пытаются обвенчаться, то есть угодить, помимо собственных религиозных чувств, ещё и условностям общества. Ровно с этого момента начинается их финал. Новый свет оказался не таким уж и новым – здесь всё по-старому. Та же погоня за красотой Манон, та же попытка взять её силой. Новый свет – место разочарования, окончательного крушения всех надежд на то, что желаемое может быть достигнуто, что любить можно, минуя социальные требования и законы. Это место – точка в конце истории, бег героев завершён, одна мертва, другой сломлен. Плен Манон закончился – она освободилась от тела, которое можно пленить. Плен де Грие кончится с его печалью по ушедшей возлюбленной. Наконец, разделив так и не успевших стать супругами любовников, пространство ослабило свою травлю. Де Грие возвращается домой. 

Вместо морали

Удивительно, как то, что окружает нас, определяет нашу жизнь. Изобразить не просто несчастную, трагическую любовь, а битву человека со средой, с местом, в котором угораздило родиться, с знаками строений, которые – не просто стены, а символы окончания твоей неудавшейся и, в общем-то, довольно трагикомичной жизни. Освобождение от топоса, согласно Прево, есть неустанный бег, спасение в котором гарантировано его постоянством. Возможно, из постоянного противодействия среде и рождается человек. 

Вполне вероятно, что чувствовать сопротивление среды – одна из главных наших особенностей. Кто знает, может, любовь и есть спасение от плена пространства, которое уходит, исчезает только в двух случаях – в момент физической смерти или в то долгое, томительно сладкое мгновение, когда на тебя смотрит твоя нежная возлюбленная, с такой же надеждой и загорающейся страстью заглядывающая в твои глаза. ■

Елена Чебанная