Владимир Набоков оставил в своих произведениях загадки для читателя – словесные, сюжетные и даже визуальные. 

И пока такие внимательные читатели, как мы с вами, ищут ответы на разнообразные задачки, сам Набоков подходит к решению нескольких тесно связанных друг с другом философских вопросов – сущности времен и времени в жизни человека. Или даже не так. Человека в неумолимом времени. Полученные ответы должны были бы разрушить представление о «невозвратности прошлого, ненасытности настоящего и непредсказуемости будущего» и ответить на вопрос о предназначении писателя…

Загадки времени и искусство

Время – один из главных героев современного искусства. Попытки запечатлеть уходящий момент приводят режиссеров, писателей, художников к невероятным экспериментам. Достаточно вспомнить фильм Александра Сокурова «Русский ковчег», снятый «единым кадром», то есть без использования монтажа. В фильме герой путешествует по Эрмитажу, а перед ним разворачивается история России. Здесь сливаются судьбы правителей и искусство: «единый кадр» превращается в вечность. Недаром Сокуров заканчивает свое «повествование» фразой «И плыть нам вечно, и жить нам вечно!».

На протяжении всего XX века, начиная с Марселя Пруста, «художники» экспериментируют с тканью времени в своих произведениях. Это напрямую связано с научными открытиями и выдвижением естественнонаучных теорий относительно сущности времени, что непосредственно влияет на формирующееся направление в искусстве. 

Мы с вами можем с легкостью заметить, что в романах XIX века писатели изображают хронологическую последовательность причинно связанных событий (при всем своеобразии творческой манеры Пушкина, Достоевского, Толстого). Принцип непрерывности художественного времени – доминируюший в эту эпоху. Автор может перенести повествование в прошлое, но больших скачков и разрывов не происходит.

Однако в литературе и искусстве XX века время расщепляется, эдакое «заглядывание» в прошлое становится одной из ведущих стратегий повествования. Причем восприятие прошедших событий теснейшим образом связано с восприятием времени и оценкой полученного жизненного опыта самим человеком. Сам Набоков писал об очевидном, но весьма впечатляющем парадоксе. В каждое следующее мгновение человек не равен себе в прошедшую минуту: «Никак не удается мне вернуться в свою оболочку и по-старому расположиться в самом себе, – такой там беспорядок: мебель переставлена, лампочка перегорела, прошлое моё разорвано на клочки». Невозможно, по мысли писателя, снимать слой за слоем, с легкостью отделяя полученный человеком опыт в конкретный момент. В этом романы Набокова схожи с прозой Валерия Брюсова (роман-эксперимент «Огненный ангел») и Осипом Мандельштамом (проза 20-х годов), которые, как и Набоков порывают с временным упорядочиванием текста в связи с развитием характеров героев. Повествование начинает тяготеть к синхронизации, то есть «рядоположенному»* восприятию разнородного опыта (роман Набокова «Лолита», представляющий собой исповедь жизни Гумберта, каждый момент которой с легкостью воскрешается в его памяти).

Набоков и тонкая ткань времени

В англоязычный роман «Ада» (который представляет собой альтернативную историю – уже отсылает нас к загадкам времени, согласитесь?) Набоков вводит размышления, посвященные сущности времени и пространства. Ставится под сомнение правомерность использования общепринятого понимания времени. 

Герой романа Ван Вин размышляет о времени: «Чистое Время, Осязающее Время, Реальное Время, Время, свободное от содержания, контекста и комментария-репортажа, – вот мое время и моя тема...». Время, свободное от содержания. Ван Вин хочет исследовать именно сущность времени, его не интересует его течение. Категория, которой можно было бы описать то, что интересует главного героя, – длительность, так как течение – категория пространственная.

 Эта идея напрямую соотносится с разрабатываемой А. Бергсоном с конца XIX века философской теорией времени и сознания, в которой ключевыми понятиями становятся «длительность» и «интуитивное познание» будущего.

«Путеводитель по Берлину» Набокова заканчивается так: «Мне думается, что в этом смысл писательского творчества: изображать обыкновенные вещи так, как они отразятся в ласковых зеркалах будущих времен, находить в них ту благоуханную нежность, которую почуют только наши потомки в те далекие дни, когда всякая мелочь нашего обихода станет сама по себе прекрасной и праздничной, – в те дни, когда человек, надевший самый простенький сегодняшний пиджачок, будет уже наряжен для изысканного маскарада». Сам человек отражается в сознании современников различными способами, отражения эти множатся и получившиеся образы по «зеркалам» сознаний и граням вещей переходят в будущее. В «Соглядатае» смуровские личины, отразившиеся в многих «зеркалах» «где-то живут, где-то множатся», в «Отчаянии» Герман накануне преступления «узнает» столб перед рощей, в которой убьет «своего квазидвойника» Феликса.

Такое внимание к будущему (и введение в текст эпизодов из будущего) является следствием признания Набоковым необратимости времени: даже если предсказать события можно, то повернуть время вспять невозможно.

Роман «Машенька»

На первый взгляд в романе «Машенька» (первый роман Владимира Набокова), написанном в 1926 году, время отступает на второй план. Казалось бы, писателя в большей степени занимают другие проблемы – судьба людей в эмиграции. Тут и там слышатся ностальгические нотки. Набоков здесь еще не столько философ, сколько наследник русской классической литературы – есть в «Машеньке» одновременно что-то чеховское, пушкинское и даже толстовское. Однако сюжет требует здесь от автора создания особого ощущения времени. В пансионе госпожи Дорн, где живут русские эмигранты из разных слоев общества, время будто остановилось. Месяц идет за месяцем, неделя за неделей, день за днем. Набоков четко указывает на дни недели, в которые происходят события. Вот Алферов говорит о приезде своей жены: «Я страшно рад, что вы наконец ко мне заглянули, – говорил он, – сам-то я не в состоянии спать. Подумайте, – в субботу моя жена приезжает. А завтра уже вторник...». А вот писатель Ганин считает дни: «Осталось четыре дня: среда, четверг, пятница, суббота». Кажется, что время здесь остановилось, ведь герои тратят его по пустякам.

В начале романа мы читаем такие строки: «Третьего дня она пять часов просидела у него; вчера, в воскресенье, он целый день провёл с нею на озёрах под Берлином, не мог ей отказать в этой дурацкой поездке». Набоков передает тоску Ганина и сожаление о впустую растраченном времени.

Не смотря на отсутствие неявных парадоксов и обыденное течение времени в романе, оно чрезвычайно важно для ткани романа: наличие времени или его нехватка определяют судьбы персонажей. Ганин переводит время на будильнике Алферова на несколько часов вперед, чтобы самому встретить Машеньку на вокзале…

«Защита Лужина»

Игра в шахматы требует быстрого и полного овладения временем. Набоков противопоставляет хаос и безвременье шахматной партии. Вне шахматной партии время Лужина – автоматическое, неопределенное. Он возит с собой старые предметы одежды, которые уже давно не замечает, не избавляется от отрывного календаря за давно прошедший год, но во время шахматной партии его время меняется, он начинает жить в другом ритме: «Он ясно бодрствовал, ясно работал ум, очищенный от всякого сора, понявший, что всё, кроме шахмат, только очаровательный сон <...> Лучи его сознания, которые, бывало, рассеивались, ощупывая окружавший его не совсем понятный мир, и потому теряли половину своей силы, теперь окрепли, сосредоточились, когда этот мир расплылся в мираж». Время шахматной партии особенное: «И потом было долгое, долгое раздумье, во время которого Лужин из одной точки на доске вывел и проиграл последовательно десяток мнимых партии, и  вдруг  нащупал  очаровательную, хрустально-хрупкую  комбинацию, – и с легким звоном она рассыпалась после первого же ответа Турати. Но и Турати ничего не мог дальше сделать и, выигрывая время, – ибо время в шахматной вселенной беспощадно». Лужин мастерcки владеет этим беспощадным временем в мире шахмат, владеет игрой, но в мире реальном все гораздо сложнее. Художественное время в «Защите Лужина» развивается по законам шахматной партии. Сам Набоков говорил о том, что его роман – описание шахматной партии. Поступки Лужина можно соотнести с шахматными ходами – ходами в защите перед жизнью. Смерть – это конец игры, выход из затянувшейся шахматной партии: «Он подошёл к жене и слегка поклонился.

Она перевела взгляд на его лицо, смутно надеясь, что увидит знакомую кривую полуулыбку, – и точно: Лужин улыбался. “Единственный выход, – сказал он. – Нужно выпасть из игры”». В конце романа Лужин вышел в окно ванной комнаты… 

Дар Набокова

На первый взгляд кажется, что роман «Дар» представляет собой беллетризованную биографию Чернышевского, но это только «начало». Главный герой произведения – Федор Константинович Годунов-Чердынцев, пишущий о Чернышевском. Детство Федора Константиновича в его воспоминаниях о пропавшем отце и России – самое начало XX века, а жизнь – следующие десятилетия. Набоков охватывает, пусть и частями, два столетия. Кроме того, неизвестно, погиб ли в Азии отец Годунова-Чердынцева, что создает иллюзию его продолжающейся жизни. Творчество Федора Константиновича отсылает нас к «бессмертию» Чернышевского («Для видений – отсрочки смертной тоже нет», а для искусства, в частности, литературного творчества есть), бессмертна и память о детстве. Время растягивается, чтобы устремиться в будущее: Годунов-Чердынцев ощущает свои будущие романы с тяжестью и вдохновением. Но перед нами все-таки не слоеный пирог из времен, где каждый последующий пласт давит на предыдущий и перекрывает его. До каждого пережитого момента с легкостью можно дотронуться «рукой» сознания и развернуть этот момент через запах, ощущение, деталь в объемный флешбэк.

Набоков, как настоящий властитель времени в художественном произведении, с легкостью делает так, чтобы часы казались вечностью, а недели пролетали за секунду. Так, в «Приглашении на казнь», в отличие от «Дара», время предельно сжато.

Между приговором, вынесенным на первых страницах романа, и казнью Цинцинната проходит всего девятнадцать дней. Время здесь не неопределенно растянутая цепь событий, устремленная в будущее, как это было в романе «Дар», а отрезок времени – срок. Однако Цинциннат не знает, когда именно его казнят. Эти девятнадцать дней напоминают жизнь человека – мы знаем, когда она началась, но не знаем, когда закончится.

Писатель – властитель времени

Для ума «художника» нет границ, он свободно может перемещаться в прошлое и будущее, жизнь в его глазах выглядит не островком настоящего времени, возвышающимся над бездной прошлого и туманным будущим. Сама жизнь «еще звенит, – и для ума внимательного нет границы – там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, – и не кончается строка». Осознание времени у Набокова тесно связано с процессом творчества. Писатель, отождествляя себя с Создателем, который и представляет собой высшую временную инстанцию, творит новый мир – мир произведения, где рассказчик может проникать в любые пласты времени, погружаясь на разную глубину сознания и памяти, а внимательный читатель – «видеть» за чертой страницы. ■

Наталья Дровалёва